— Неизвестно. — Соли рассмотрел штырек при свете горючего камня и передал его мне. На штырьке была вырезана канавка в виде спирали. — Но очевидно, что эта резьба как-то совмещается с резьбой внутри футляра, иначе штырек бы сразу выпал. — Соли вынул три оставшихся штырька, и радио открылось.
— Ха! — выдохнул я. — Технарь спятил бы, как только попал в мультиплекс, зато пилот раскалывает технарские секреты, как…
— Тише! Мы пока ничего не раскрыли.
Я заглянул в нутро радио, где разноцветные детальки из пластика, клария и металла соединялись самым причудливым образом. Я сразу понял, почему радио не смогло вылечиться самостоятельно: технари почему-то собрали его из архаических компонентов, а не вырастили целиком, как, например, схемы и другие части легкого корабля. Вид этих обманчиво простых компонентов меня нервировал. Я пытался отгадать, как радио работает, но с тем же успехом мог бы попытаться извлечь эзотерическое знание из скоплений бактерий. Я способен был раскрыть тайну радио не более, чем разгадать тайну Эльдрии, заключенную в алалойской клеточной плазме.
— Какое варварство, — сказал я. — Зачем технари собрали его на старинный лад?
— У нас свои секреты, и них — свои. Может, они просто хотели пошутить, снабдив нас старинным аппаратом для путешествия в прошлое?
— Потрясите его, — посоветовал я. — Возможно, какая-нибудь деталь просто разболталась.
— Это невозможно, — сказал Соли, но все-таки потряс — безрезультатно. Детали, поставленные технарями, не разбалтываются.
— Почему вы думаете, что оно мертво?
— Когда эту штуку нажимаешь, — он показал мне черный выступ на фасаде радио, — ничего не происходит. Нет потока электронов. Одна или несколько деталей, очевидно, больны.
— Которые?
Он потыкал пальцем в несколько мест.
— Кто его знает.
— Ну, если оно мертво, мы тут ничего поделать не можем.
— Там видно будет.
Я снова заглянул в радио. Одни детали в нем, надо полагать, отвечали за прием наших голосов, другие — за кодирование информации, содержащейся в звуковых волнах, третьи — за модулирование этой информации, четвертые — за генерирование радиоволн и передачу их на орбитальный спутник. Но я понятия не имел, где какие искать.
— Это безнадежно, — заявил я.
— Посмотрим. — Соли поскреб длинным ногтем поверхность какого-то белого кристалла. — Возможно, вот эта штука вибрирует от звука наших голосов и преобразует звуковые колебания в электрические. То есть варьирует электрическое сопротивление. Если бы мы сумели проследить за током, то, может, и разобрались бы, почему радио мертво.
Я покачал головой — в радио было штук сто деталей. Я не верил, что мы можем вызвать ток или определить назначение компонентов.
— Отец когда-то обучал меня радиотехнике и другим наукам, — сказал Соли. — Хотел, чтобы я усвоил историю нашей техники.
— Я думал, Александар был кантором, а не историком.
— Да, он был кантором. Потому и хотел показать мне несовершенство техники и прикладных наук. Сам он ненавидел всю технику — и старую, и новую. Лучшая математика, говорил он, — это чистая математика, которую механики и технари не могут использовать. Он учил меня термодинамике и гидравлике, термоядерной теории, теории элементарных частиц, картографии, информатике — их было сто или тысяча, этих прикладных теорий. Мой отец был холодный, жесткий, безжалостный педант — он хотел, чтобы я разделял его эстетические воззрения, чтобы стал таким же, как он. — Соли зажмурился, потер виски и отвернулся от меня. Я расслышал его шепот: — Но я не такой. Не такой.
Я подождал немного и сказал:
— Тогда вы должны разбираться в радио.
— Нет. Только теорию знал когда-то, да и ту забыл.
Забыть все подчистую Соли, конечно, не мог. Какие-то обрывки отцовской науки вспоминались ему. Например, что электромагнитные волны образуются, когда магнитное поле располагается под прямым углом к электрическому. Информация с них записывается разными способами — например, путем модулирования амплитуды или частоты волн. Исходящий из радио сигнал подвержен влиянию атмосферного и другого электричества. Главная проблема в передаче информации по радио, сказал Соли, — это борьба с шумом.
— Но правильно закодированному сигналу можно придать высокую степень устойчивости. Есть способы сделать его избыточно надежным, и есть теоремы, доказывающие существование почти идеального кода, если у нас хватит ума изобрести таковой. Вот в этом, пожалуй, весь фокус и заключается — в кодировании сигнала и фильтрации шума. В том, чтобы найти нужный код. — И Соли, поджав губы, уставился на радио.
— А если закодировать неверно, информация пропадет?
— Нет. Информация создается, но никогда не умирает, если верить холистам. На определенном уровне она существует всегда. Фокус в том, чтобы сделать ее осмысленной и передать без шума.
Я почесал нос и потрогал прозрачную голубую детальку, твердую и гладкую, как стекло.
— Но что здесь кодирует информацию, а что служит фильтром? Не помните?
— Нет, к сожалению. — И Соли стукнул себя кулаком по виску.
— Вот горе-то.
— Да, плохо — но всегда есть шанс восстановить память.
— Шанс, говорите?