Неверная

С каждым вопросом они давали мне возможность уменьшить позор, которым я покрыла свое имя и имя отца. Но я решила не лгать, не говорить, что Осман Мусса бил меня или обижал. Это было бы несправедливо. Я просто не хотела жить с ним.

В конце концов Абделлахи Мусса Бокор спросил:

– Так почему же ты так поступаешь?

Я некоторое время молчала, а потом слова сами полились у меня изо рта:

– Это веление души, а душу нельзя принудить.

Я произнесла эту фразу высокопарно, и ее меньше всего можно было ожидать от женщины, тем более двадцати трех лет.

Абделлахи Мусса Бокор внимательно посмотрел на меня, а потом сказал:

– Я уважаю твой ответ. И думаю, что все мы должны уважать его. – Он повернулся к Осману и спросил: – Ты принимаешь его?

– Я вынужден, – ответил Осман.

После Бокор обратился к совету и сказал, что согласие Османа все должны счесть достойным и храбрым поступком, который преумножит его мудрость в глазах членов клана. Он обнял Османа и похлопал по спине. Затем все остальные мужчины сделали то же самое.

Я чувствовала себя виноватой перед ним, ведь дело было совсем не в нем. Я сказала:

– Я обязательно верну тебе деньги за билет на самолет, возмещу все расходы…

Осман Мусса был глубоко оскорблен:

– Вдобавок ко всему, что ты натворила, ты еще и посыпаешь мои раны солью.

По законам чести этого не требовалось, но я не хотела оскорбить его. Я сказала, что благодарна ему.

После этого все мужчины встали, попрощались со мной и вышли. Они вели себя очень уважительно. Не было никакой жестокости. Они же Осман Махамуд, а не арабы. В нашем клане мужчины очень редко били женщин. Я смотрела, как они удаляются во тьму, и понимала, что совершила то, что никогда уже не смогу исправить. Сожалений не было, но я понимала, что отрезала себя от всего, что было дорого и важно для моей семьи.

* * *

Всего за два месяца во мне произошли огромные перемены. В Найроби я не могла отстоять свое право отказать этому мужчине. Я сказала отцу, что не хочу выходить замуж за Османа, но не была способна на поступок. Если бы я это сделала там, то была бы опорочена и лишилась поддержки клана. Мама и сестра тоже пострадали бы, хоть и меньше. Меня бы все презирали, как и других одиноких женщин в Сомали. Я бы просила о приюте и стала легкой добычей для любого хищника. Я просто не представляла, что смогу пойти на такое.

Но теперь у меня был статус беженца. Я имела право остаться в Голландии и знала, что у меня есть и другие права. Никто не мог заставить меня поехать туда, куда я не хочу. Эта розовая карта все изменила. Теперь я понимала, что мне хватит сил, чтобы продолжить противостояние.

И все же чувство вины не оставляло меня. Я не могла заснуть в ту ночь, думая о том, как поступила с отцом.

Рано утром 27 января я села и стала писать самое трудное в своей жизни письмо. Я начала его со слов: «Во имя Аллаха, Всемилостивого и Милостивейшего», а потом продолжила:

Дорогой отец.

Посылаю тебе самое теплое приветствие и сразу перехожу к делу. Я знаю, что разочарую тебя, но я решила развестись с Османом Мусса Иссе. Никакие мои извинения и мольбы о прощении не утешат тебя, но я лишь прошу понять меня. Мне очень жаль. Конечно, я не надеюсь на твое понимание, но ничего не поделаешь.

Осман позвонил тебе и, следуя твоему совету, довел это дело до сведения старейшин клана. Мы встретились с ними и достигли соглашения мирно и достойно (если может быть что-то достойное в подобных обстоятельствах). Было принято решение, что состоится РАЗВОД.

Мне очень жаль, отец, но с этим ничего не поделаешь. Я приеду в Кению, как только смогу скопить на билет и получить визу. А сейчас я хожу в школу.

Отец, я понимаю, как ты недоволен мной, но прошу тебя, ответь мне. А когда твоя злость утихнет, постарайся понять и простить меня. Может быть, я прошу слишком многого, но мне нужно твое благословение.

С почтением, твоя любящая дочь Айаан.

Через неделю я получила письмо от отца, написанное 26 января, в день совета. Ему позвонил Осман.

Дорогая Айаан.