Неверная

Мы с Эллен часто разговаривали о христианстве. Ее отношения с Богом были построены на диалоге и любви. Это разительно отличалось от того страха и покорности, которым учили меня. Эллен выросла в строгой протестантской семье: ее родители принадлежали к Голландской реформатской церкви. По воскресеньям они дважды за день ходили в храм и заставляли Эллен носить длинные юбки. Она искала собственный путь к Богу. И все же ее вера казалась мне гораздо свободнее, чем ислам, который знала я. Честно говоря, я думала, что их религия даже чересчур приятна и удобна.

Эллен говорила, что молится только тогда, когда хочет, а христианский Бог добрый, Он вроде отца. Хотя, как ни странно, Он все же не поддерживал ее напрямую, а хотел, чтобы Эллен помогала себе сама.

– В вашей религии слишком много ада, и вы молитесь потому, что обязаны. Это отношения господина и раба, – говорила она мне.

У Эллен был парень. Она была влюблена в иранца Бадала Задеха, но хотела выйти замуж девственницей. При этом они открыто целовались в губы. Эллен говорила, что это нормально. И действительно, молодые люди постоянно целовались на улицах. Я заметила это сразу же, как только сошла с трапа самолета, и все сомалийки твердили, что грязные gaalo ведут себя так всегда. И все же Эллен хотела остаться девственницей.

Однажды мы сидели вчетвером и смотрели телевизор в квартире, где жили Ханнеке и Эллен. Передача называлась «All you need is love». Голландцы и голландки признавались кому-то в любви на глазах у целой нации, а ведущий изображал Купидона. После рекламы зрители должны были узнать, взаимны чувства участников или нет. Нам с Ясмин программа казалось настоящим варварством.

Мы с Эллен стали говорить о любви, ухаживаниях и девственности. Для меня, сомалийки, быть девственницей означало быть обрезанной, плотно зашитой. Я уже знала, что голландцы так не делают, поэтому спросила:

– А как же муж узнает, девственница ты или нет? Будет какая-то проверка?

– Конечно нет, – ответила Эллен. – Он узнает, что я девственница, потому что я скажу ему об этом.

Я ответила, что нас обрезают и зашивают, а когда мужчина проникает внутрь, идет кровь. Притвориться нельзя. Эллен и Ханнеке пришли в ужас.

– И с вами тоже так было? – спросили они.

Мы подтвердили, и Ясмин высокомерно добавила:

– Если вас не обрезали, значит, вы не очищены.

Эллен распахнула большие голубые глаза и невинно спросила:

– Очищены – от чего?

Очищены – от чего, действительно? Я долго размышляла над этим и поняла, что не знаю ответа. Здесь не только в исламе дело: не все мусульманские женщины проходят через подобное. Но в Сомали и других мусульманских странах исламская культура поощряет такую процедуру. Я не слышала о том, чтобы хоть один проповедник воспротивился женскому обрезанию. Напротив, имамы часто говорили о подавлении женской сексуальности.

От чего же нас очищали? Мы были чьей-то собственностью. То, что было у меня между ног, мне не принадлежало. На мне поставили клеймо.

Я не знала, что ответить Эллен, и просто сказала:

– Это наша традиция.

Поскольку Эллен была верующей, она спросила:

– Но вы же верите, что Бог создал вас?

– Конечно, – сказала я.

– Значит, Господу угодно, чтобы вы были такими, какими Он создал вас. Почему же вы не остаетесь первозданными? Почему ваша культура считает, что можно улучшить творение Господа? Разве это не ересь?

Я посмотрела на нее в изумлении. В словах Эллен действительно что-то было.

Эллен сказала, что голландских женщин не подвергают обрезанию, как и голландских мужчин. Ясмин сморщилась от отвращения. Когда мы уходили, она стала чесаться, а дома провела в ванной несколько часов.

– Я сидела в их доме и ела с их тарелок! – сказала Ясмин. – Они нечистые. Вся эта страна нечистая.

– Знаешь что, Ясмин, – ответила я, – тебе лучше к этому привыкнуть. Потому что твой учитель в школе не обрезан, и человек, приготовивший тебе обед, тоже. Если ты хочешь остаться здесь абсолютно чистой, придется запереться в квартире и никогда больше не общаться с белыми людьми.

– Это другое, – сказала Ясмин. – Вот почему Коран велит нам никогда не дружить с неверными.

* * *

В июле 1993 года мне наконец-то выделили двухкомнатную квартиру в Эде. Квартплата была шестьсот гульденов в месяц, но мне должны были выдать ссуду в пять тысяч гульденов на покупку мебели и ежемесячное пособие по безработице в тысячу двести гульденов. Ясмин, которой для голландских властей было всего пятнадцать, поступала под мою опеку.

Наша квартира находилась в районе с невысокими домиками, всего в несколько этажей, – быть может, не слишком шикарными, но вполне аккуратными. Мне там даже понравилось. Но в соседней квартире почти каждую ночь избивали турчанку. Нам было слышно все: и то, как она ударяется о стену нашей гостиной, и то, как молит о пощаде. Эллен и Ханнеке сказали, что мы должны вызвать полицию. Но когда мы туда обратились, нам вежливо ответили, что ничего нельзя сделать. Они уже приезжали, но женщина отказалась составлять жалобу. На следующую ночь она кричала опять.