Неверная

В течение нескольких дней Нили Крус и Йозиас ван Аартсен общались с представителями различных служб безопасности относительно того, что мне следовало делать дальше. Они решили, что лучше всего сделать то же самое, что и в 2002 году, когда в мой адрес поступили первые угрозы, – временно покинуть страну. Это дало бы мне возможность отдохнуть, оплакать смерть Тео и, в целом, выждать, пока не уляжется шум. К тому времени, предположительно, все соответствующие службы безопасности придут к общему мнению, в какой степени опасны угрозы в мой адрес и что именно следует предпринять в их отношении.

Осада здания в Гааге была в самом разгаре, когда моя охрана сообщила мне, что я уезжаю в Соединенные Штаты. Меня отвезли домой и дали мне три часа на сборы.

Я не представляла себе, что следует взять с собой; мне просто было сказано, что я отправляюсь в США. Я даже не знала, какую одежду брать – теплую или легкую? Мой мозг просто перестал функционировать. Закончилось все тем, что я распихала всю свою одежду и книги по чемоданам, а когда чемоданы заполнились – засунула остатки в огромные пластиковые сумки на молниях. Мои действия фактически были лишены здравого смысла, однако никто не сказал мне ни слова. Охранники молча погрузили весь мой багаж в бронированные автомобили.

Меня отвезли на авиабазу Валькенбург под Гаагой, где мы остановились прямо на взлетной полосе. Перед нами возвышался военно-транспортный и разведывательный «Орион». Поднимаясь по трапу, я сказала себе тоном учителя: «Постарайся запомнить все, что увидишь. Это – уникальный опыт». Я чувствовала себя абсолютно спокойной, словно мое тело и сознание существовали отдельно друг от друга. Шторы на всех иллюминаторах были опущены, и мне было приказано не подходить ни к ним, ни к дверям. На борту самолета находилось множество солдат в униформе; меня продолжали сопровождать двое агентов DKDB. Обязанности старшего охранника исполнял Пит, о присутствии которого я просила и которому доверяла.

Пилоты пригласили меня в кабину, где я и находилась в момент взлета. Они объяснили мне, в чем заключается их работа и как именно функционируют сложные системы управления самолетом; я задала несколько вежливых вопросов. Было очень холодно. Мне сказали, что я могу лечь на одну из двух раздвижных кроватей, которые находились так высоко, что каждый раз, переворачиваясь, я задевала коленями и плечами потолок. Я лежала, думая о Тео и бесконечном чувстве вины, с которым мне предстояло жить всю жизнь.

Мы приземлились на военной базе в Портленде, штат Мэн. Там нас встретили двое голландских полицейских, которые обычно занимались преступниками в рамках голландской программы защиты свидетелей. Они отнеслись ко мне со всем уважением, я все-таки была членом парламента, находящимся под защитой правительства. Однако при этом они вели себя очень уверенно и ожидали от меня беспрекословного выполнения всех своих требований; именно так они привыкли поступать, будучи настоящими профессионалами своего дела. Они принимали решения относительно того, что мне можно было делать и что – ни при каких обстоятельствах – нельзя.

Я все еще была напугана – они видели, как при малейшем шуме я вздрагиваю и оборачиваюсь, и старались меня успокоить. Сначала меня отвезли в какой-то отель, где я приняла душ и попыталась поспать, в то время как охранники занимались оформлением документов для официальной регистрации моего прибытия в страну.

После этого мы отправились в Андовер, штат Массачусетс. Там мы вновь остановились в каком-то мрачном отеле на перекрестке скоростных шоссе в промышленном районе. Вокруг не было ни души. Стоял ужасный холод. Охрана была полна решимости обеспечить мне полную анонимность в этом американском захолустье, где не было ни одного голландца, который мог бы меня узнать. Тут мы провели несколько недель.

Все, что я хотела, – это иметь возможность следить за голландскими новостями. Я хотела знать, что происходит с семьей Тео, с его сыном, что слышно из парламента и чем завершилась осада здания в Гааге. Однако в Америке не транслировались новости из Нидерландов, а телефон из моего номера охрана убрала. Хотя они и обращались со мной почтительно, но относились ко мне как к маленькому ребенку, который не понимает, какой угрозе подвергается. Между мной и Коосом, представителем программы защиты свидетелей, произошел спор. Я хотела позвонить по телефону, услышать голоса друзей. Но он ответил, что несет ответственность за мою безопасность и все принимаемые им меры направлены исключительно на защиту моей жизни. Мне также было запрещено выходить в Интернет; охрана заявила, что таким образом могут определить мое местонахождение. Я была уверена в том, что, если бы я ограничилась исключительно новостными сайтами, никто бы не смог меня выследить, однако у охраны, по всей видимости, был строгий приказ: никакого доступа к Интернету.