Неверная

Той ночью строившаяся в Утрехте мечеть была сожжена дотла. Страна неистовствовала; с точки зрения истории Голландии произошедшая трагедия породила неимоверную реакцию общества. Эмоции захлестнули голландцев, а я продолжала пребывать в состоянии шока и оцепенения. С момента смерти Тео я чувствовала себя абсолютно оглушенной. У меня было такое впечатление, что в моей голове произошло короткое замыкание и часть моего мозга просто перестала работать.

Я делала то, что мне говорили. Я даже выполняла вещи, которые при любых других обстоятельствах никогда бы не стала делать. Следующие два с половиной месяца я провела наедине со своими телохранителями. Я практически не общалась ни с друзьями, ни с коллегами из парламента. Внешне я сохраняла спокойствие и была согласна на все. Со стороны казалось, что я просто лишилась силы воли.

Меня могли убить; сознание этого играло важную роль в моем поведении. Я была испугана. Я не хотела умирать. И я также была глубоко благодарна охранявшим меня людям, так как ради моей безопасности они прилагали значительные усилия. Несмотря на свой гнев, вызванный тем, что никто не защитил Тео, я с готовностью выполняла все то, что эти люди требовали от меня, так как они, как мне казалось, знали, что делали, и, возможно, своими действиями действительно спасли мне жизнь.

Тем не менее, если бы я была способна мыслить адекватно в то время, я бы заметила, что после убийства Тео службы безопасности перешли в состояние какой-то сверхготовности. Они видели угрозы в адрес Тео, опубликованные в Интернете, но так и не удосужились попытаться убедить его согласиться на охрану, так как им казалось, что, если бы Тео принял их предложение, им пришлось бы охранять потом «всех подряд». Прямой обязанностью DKDB является обеспечение безопасности королевской семьи, дипломатов и членов парламента. Министр юстиции Пит Хайн Доннер заявил в новостях: «Мы не можем заставить одну половину населения защищать другую».

Однако теперь Тео был мертв, и страна оказалась в глубоком кризисе. Службы безопасности видели угрозы повсеместно. Не было никакой точной информации относительно масштаба заговора, стоявшего за убийством Тео. Если бы непосредственно после убийства Тео была убита и я, страна, скорее всего, взорвалась бы, так как ее жители подняли бы оружие друг против друга, а для любого правительства нет сценария более страшного, чем этот. Поэтому, полагаю, моей охране был дан приказ: «Обеспечить безопасность любой ценой».

Похороны Тео должны были состояться спустя неделю после его убийства. Охранники сказали, что если я действительно хочу присутствовать на похоронах, то они могут это устроить, однако все равно мое присутствие там угрожает жизни других людей. Я решила, что мне не следует ехать. Мне предстояло жить с сознанием вины за смерть Тео, который согласился снять вместе со мной «Покорность»; я не имела права подвергать риску ни одного другого человека.

Тем не менее я очень хотела увидеть Тео в последний раз и попрощаться с ним. Охранники согласились отвезти меня в морг амстердамской больницы, в окружении внушительного эскорта и множества вооруженных людей. Лучший друг ван Гога, Теодор Хольман, и его продюсер, Гейс ван Вестерлакен, находились вместе с Тео, когда я приехала в морг. На его теле не было ни следа насилия. Он был одет так, как всегда, – в водолазку и мешковатые брюки. Мои глаза сами собой искали признаки жестокости, но его лицо было гладким и спокойным, на нем не было ни синяка, ни царапины, а на губах так и осталась почти незаметная сардоническая улыбка. Он выглядел умиротворенным – я фактически впервые видела его таким тихим. Я коснулась его плеча, поцеловала его в лоб. И сказала ему: «Прости меня за то, что я сделала».

Теодор Хольман сказал мне тогда: «Нет, Айаан, если бы Тео был жив, твои слова оскорбили бы его. Он не хотел умереть в собственной постели. Работая над “Покорностью”, он чувствовал себя настоящим рыцарем. Он погиб в борьбе за свободу самовыражения – за то, ради чего жил. Было бы гораздо хуже, если бы его свели в могилу рак или какая-нибудь глупая автокатастрофа. Его смерть несет в себе глубокий смысл. Он был моим другом, и я не хочу, чтобы ты винила себя за его смерть».

Я была благодарна Теодору за его добрые слова. Я попрощалась с Тео. Сам он не верил в загробную жизнь. Я тоже больше в нее не верила. И я тогда подумала – вот, значит, как выглядит конец жизни.

После этого мы с Теодором и Гейсом выпили по чашке кофе в приемной больницы. Они шутили, стараясь поднять мне настроение; они по-своему справлялись с потерей своего дорогого и эксцентричного друга. Мужчины сказали мне, что и сами они, и другие знакомые Тео пытались связаться со мной, однако кто-то дал им неправильный номер, так как из трубки неизменно раздавалось: «Авиабаза Вунсдрехт».

Значит, вот где меня держат, подумала я. Военная авиабаза Вунсдрехт находилась на границе с Бельгией. Когда мы собрались уезжать, я сказала старшему охраннику:

– Я знаю, куда мы едем. В Вунсдрехт.

Он смотрел на меня несколько мгновений, после чего сказал: