Never Back Down 2 (СИ)

Следующие несколько дней были самыми странными и чудовищными в жизни Ремуса. То, что Марисса очнулась, было хорошо. Девушка сразу принялась за домашние обязанности, занималась с детьми, иногда даже поддерживала с Ремом беседу. Вот только… делала это она как-то… безучастно. Каждое ее движение и слово были механическими, она ела, говорила, дышала и делала то, что делала, только потому что так было нужно. От осознания того, что он не в силах вытащить Мариссу из депрессии, Ремус готов был лезть на стенку. Самым худшим было то, что рассчитывать было больше не на кого. Все друзья, кто мог прийти на помощь, погибли за одну лишь ночь.

Тупое давящее чувство скорби поселилось в душе. С каждым утром, просыпаясь, Ремус словно продирался сквозь пелену горечи, скорби и такой тоски, что готов был выть. И он в полной мере осознал, что день, когда ты теряешь близких, не худший. Куда хуже все прочие дни, когда близкие к тебе не возвращаются.

Несколько дней спустя всё немного изменилось. Всё стало ещё страннее.

Вернувшись из магазина Болка домой, Ремус с удивлением обнаружил улыбающуюся Мариссу. Впервые за эти дни её лицо озаряла улыбка. Впору бы радоваться, но сердце Ремуса тревожно сжалось. Однако он решил её ни о чём не расспрашивать — он знал, что это лишнее.

Покормив детей и оставив их возиться с домовиком, Марисса присоединилась к Ремусу за ужином. Тот настороженно наблюдал за ней весь вечер, пытаясь понять, что ему не нравится. Наконец, он понял. Всё это время девушка не сводила взора с окна, вздрагивала каждый раз, когда слышала в коридоре посторонний шум. В её взгляде появилась надежда, каждый её жест словно выражал ожидание чего-то. Она даже сидела на краешке стула, готовая сорваться бежать в любой момент. Вот только куда?

— Ты кого-то ждёшь? — Спросил он, когда Марисса снова принялась высматривать что-то за темнеющим окном.

— Что? — Рассеянно моргнула она. — А… Да. Эда.

Вилка со звоном выпала из пальцев Ремуса. Марисса вздрогнула от громкого звона. Поймав недоумённый взгляд Люпина, она нахмурилась:

— Я не сошла с ума, Рем.

Ремус не нашёлся, что сказать. Ляпнуть, что Эд мёртв, а с той стороны не возвращаются, было бы бестактно и грубо. Но и поддержать её ему не позволял здравый смысл. Посему он лишь молча смотрел на неё, ожидая объяснений. Но та молчала, снова уставившись в окно. Пришлось взять инициативу и задвинуть такт за рамки здравого смысла.

— Марс, Эд…

— Я знаю, Ремус, мне не нужно напоминать, — сухо сказала она, скосив на него взор холодных синих глаз.

— Тогда я ничего не понимаю. Объясни, пожалуйста.

Марисса внезапно смутилась. Она опустила взгляд в чашку и некоторое время мялась прежде, чем что-то сказать.

— Просто… понимаешь… Я как-то не верю, что Эд ушёл насовсем. Нет, не говори ничего, Рем! Пойми, он выживал в таких передрягах, какие простому человеку не снились! Он столько пережил! Столько всего изумительного, волшебного и невозможного! Он сам был невозможным. И умереть от простой «Авады»? Нет, я уверена, так просто он не мог.

Она улыбнулась и подняла на него глаза. Ремус вздрогнул. Из глубины ярких глаз на него смотрела ядовитым взглядом боль, придушенная надеждой. Пустой, эфемерной надеждой Марисса затмевала боль, но не могла от неё никуда деться. Острая мука, тягучая скорбь и неимоверная тоска прикрыты лишь лёгким облачком надежды.

Сердце Рема дрогнуло. Он чувствовал неимоверное желание подойти к ней, обнять и постараться убедить, насколько пуста эта надежда, чтобы потом не было хуже. Но ему не хватало смелости. Никогда его рука не поднялась бы, чтобы развеять это хрупкое облачко. И всё же он не удержался от лёгкого поползновения рационализма:

— Марс, не все умирают как герои, — тихо сказал он. — Эд погиб, пытаясь защитить Поттеров — это больше, чем сделал кто бы то ни было из нас. Требовать большего от смерти…

— Нет-нет, ты не понял, — оборвала его Марисса. — Я понимаю, что он… по ту сторону. Но ведь наверняка он там не прохлаждается! Наверняка он ищет способы вернуться!

— Пока это мало кому удавалось.

— И ему удастся! Я верю! — Решительно заявила Марисса, с лёгкой ноткой раздражения.

— Марс…

— Разговор окончен, — отрезала она, поднимаясь. — Пойду уложу детей. Честа приберёт посуду.

Она вышла, не дав Ремусу вставить даже ни слова. Тот остался лишь сидеть в одиночестве, обдумывая ситуацию. Хорошего ничего не вышло. Хуже того, он вновь не знал, что ему делать, хотя лишь недавно много бы дал, чтобы вытащить девушку из депрессии.

«Но не такой ценой», — мрачно размышлял он.

Только ночью по пути в спальню он услышал тихий всхлип. Ремус остановился, прислушиваясь. Тоненький и тихий надрывный плач, задушенный подушкой. В сердце словно сдвинулся нож, поднимая из глубины нестерпимую боль. Он хотел бы зайти к ней, утешить, но понятия не имел, что сказать. Да и постеснялся.