Неведомый Памир

Раннее утро. Навьюченные лошади одна за другой начали спускаться вниз. Бедные коняги! Они шли, осторожно переставляя ноги с камня на камень, то и дело оступаясь. Путь, по которому мы шли, можно было назвать тропой только с большим преувеличением. Едва намеченный, лишь оббитый копытами след, петляя, круто спускался в каменном хаосе. Во многих местах на камнях темнела засохшая кровь: оступаясь, лошади то и дело ранили себе ноги. Вся долина Казанкуля была завалена осыпями и камнепадами, а мелькавшие повсюду свежие сколы свидетельствовали о том, что процесс этот продолжается и поныне.

День был теплый, а в глубокой, закрытой от ветра щели стояла настоящая жара. Чувствовалось, что мы уже намного спустились вниз. Дышать стало легко, появились первые пресмыкающиеся, маленькие красивые ящерицы с желтыми пятнами по бокам головы - гималайские агамы. Мы опять спускались в Бадахшан. Об этом свидетельствовали и редкие кустики шиповника и черной смородины, встречавшиеся кое-где у тропы.

Озеро открылось неожиданно, за одним из поворотов. В провале между красными склонами гор заблестела неподвижная зеленоватая цоверхность воды. Мы невольно прибавили шаг. И вот наступил волнующий миг: мы лежим на берегу Сареза и жадно пьем холодную слегка мутноватую воду... Здесь недалеко еще устье Мургаба, и вода не успевает полностью очиститься от взвешенных в ней частиц. Берег тут очень неудобен - каменные осыпи уходят прямо в воду. Только у скалы, где белела палатка, камней было поменьше. Здесь мы развьючили лошадей, и караван без задержек тронулся вверх: в случае камнепада здесь лошадей не спрячешь!

Теснина Мургаба

Сарезское озеро - это затопленная долина Мургаба. Берега его - отвесные скалы или живые осыпи, уходящие прямо в воду, - совершенно непроходимы, и здесь очень мало мест, где можно высадиться на берег. К тому же теснина озера - гигантская аэродинамическая труба, вытянутая с запада на восток, и сильнейшие штормы, разгоняющие по озеру крупную волну, бывают тут чуть ли не ежедневно. Временами, даже при полном штиле, на озере внезапно возникают сильнейшие волнения, вызываемые, видимо, колебаниями дна озера. Легко себе представить условия нашего плавания. Даже обладая великолепным плотом, мы отнюдь не чувствовали себя хозяевами озера. Оно все время держало нас в страхе божьем своими штормами и камнепадами.

Трудно передать словами всю сложную гамму чувств, которые вызывал Сарез. Сказочная красота восходов и закатов, грандиозность сжимающих озеро хребтов, неповторимая дикость сарезских берегов - все это восхищало и в то же время тревожило. Это сложное сочетание восхищения, смутной тревоги и настороженности не оставляло меня на Сарезе ни на минуту. За месяц работы я так и не смог привыкнуть к озеру, и в последний день оно вызывало у меня не менее сильные ощущения, чем в первый.

...В тот день плот не пришел. (Как потом выяснилось, партия меняла лагерь, перебираясь из устья одной речушки, впадавшей в озеро, к устью другой. Устья речек - наиболее подходящие места для высадки и разбивки лагеря на Сарезе.) Нам пришлось заночевать под скалой в палатке.

Кристально чистое утро ворвалось в наши сны тяжелым грохотом камнепада. Он гремел совсем рядом, выше по щели, и нам как-то не очень хотелось высовываться из-под скалы и уточнять место обвала. Стук и треск продолжались с добрую минуту; потом наступила полная тишина. Вода лежала совершенно неподвижно: ни ветерка и ни одного птичьего голоса. Такое бесптичье редко встречалось даже на Памире. Успокоенные тишиной, мы, наконец, решили выползти из нашего убежища и в ожидании плота заняться рыбной ловлей. К нашему великому изумлению, в течение получаса на примитивную удочку и наживку из хлебного мякиша попались три крупные маринки, граммов на шестьсот каждая. Это один из двух видов рыб, водящихся на Памире. От османа маринка выгодно отличается вкусом мяса и меньшей костистостью, но обработка ее требует внимания: вся брюшина ее выстлана черной ядовитой пленкой, которую при чистке рыбы необходимо тщательно удалять. Назначение черной выстилки брюшины у некоторых рыб, в том числе и у маринки, пока не ясно.

Наконец вдали послышался шум лодочного мотора, и скоро из-за мыса вышел наш «Кон-Тики» во всем своем великолепии. Кэп суетился у мотора, а Леонид, залепив бумажкой нос (от солнца, надо полагать), развалился у мачты, как Стенька Разин. Плот подошел к берегу и мягко отшвартовался под обоюдные приветственные клики. Погрузка заняла считанные минуты, и плот снова заколыхался на сарезских волнах.