Неутомимые следопыты

Наконец наши мамы и очкастый юноша вышли из купе. Через минуту мы увидели их за окном на перроне. Моряк покрутил какую-то ручку на окошке. Верхняя часть рамы поднялась. С платформы в вагон ворвался шум. Это кричали провожающие, словно стараясь перекричать друг друга. А громче всех наши мамы:

— Не простудитесь!.. Не выходите!.. Напишите, как только доедете!..

Вдалеке раздался переливчатый свисток. Вагон осторожно дернулся, словно пробовал, хватит ли у него сил сдвинуться с места, и все — вокзал, перрон, ларьки, носильщики — медленно поплыло мимо окна.

Наши мамы и очкастый шли рядом с окном, махая руками. Они уже больше ничего не кричали. Потом стали отставать. Колеса под полом застучали все чаще, все громче. «Идущий вперед — достигнет цели!.. Иду-щий впе-ред — до-стиг-нет це-ли!» Почему-то эта любимая Женькина поговорка слышалась мне в перестуке колес.

Давно осталась позади Москва. Потянулись поля, перелески. Мы с Женькой сидели прилипнув к окну. Я никогда не думал, что все, на что в другое время даже не обратишь внимания, из окна вагона поезда кажется необычайно интересным и удивительным.

Вот внизу речка. Ребятишки купаются, барахтаются в воде. Вот уже речка осталась позади, а перед окнами лес. Приплясывают березы, елки… Белобокая сорока улепетывает в чащу: видно, испугалась поезда, трусиха. Летит, словно по невидимым кочкам, вверх, вниз…

А вот домик рядом с полотном. В нем, должно быть, живет обходчик. Огород возле домика. Пасется лошадь. Кот сидит на заборе… Снова лес. А за ним поле. Дорога вьется рядом с поездом. А по дороге трусит лошаденка, запряженная в телегу. Бежит, старается. Только разве ей догнать поезд?..

Наши мамы могли не беспокоиться. Мы не выходили ни на одной станции. Мы, не отрываясь, смотрели в окно. К вечеру, когда мы оторвались наконец от окошка, у меня кружилась голова, а в глазах рябило.

Моряка в купе не было. Мы не заметили, как он ушел. Старушка сидела на нижней полке подо мной и вязала. Я вдруг ощутил страшный голод, будто бы не ел всю жизнь. Еще бы! Поезд отошел от Белорусского вокзала в пять часов дня, а сейчас было уже, наверно, десять вечера. Часов у меня не было, — часами премировали Женьку за наши поиски Ольги Русаковой.

Словно угадав мои мысли, Женька сказал:

— Серега, доставай сетку.

Я снял с крючка сетку с провизией и спустился вниз. В это время к нам заглянул проводник. Он держал на согнутой руке большой поднос со стаканами, в которых тихонько позвякивали ложечки.

— Чаю никто не желает? — спросил проводник.

Я очень желал чаю. Желал хлеба, котлет и вообще всего, чем можно наполнить желудок. Женька сказал, что мы хотим, и проводник поставил перед нами на откидной столик два стакана. Он еще положил четыре кусочка сахара в синей бумажной обертке. Я же торопливо принялся доставать из сумки пирожки, яблоки, булки, крутые яйца. Мы, все это разделив поровну, ели, запивая чаем и закусывая конфетами.

Возвратился моряк. Он сказал, что в соседнем купе едут его товарищи и он уговорился с одним симпатичным пассажиром поменяться местами.

Проводник, приносивший нам чай, стал разносить постели. И тут вдруг Женька предложил нашей соседке поменяться с ней полками.

— Вам удобнее будет внизу, — сказал он смущенно, — а мне легче наверх взбираться.

За окном было уже совсем темно. Во тьме я видел желтый квадрат, который прыгал рядом с вагоном. Это был свет из нашего окошка.

Мне не хотелось спать. Я взглянул на Женьку и понял, что и ему тоже не хочется. Однако суровая старушка, чем-то очень похожая на директора нашей школы, Татьяну Борисовну, сказала, что нам пора ложиться, и мы полезли наверх. Она погасила лампу на столике. Стало темно.

Некоторое время я лежал молча. Потом тихо спросил:

— Жень, тебе хочется спать?

— Нет, — отозвался из темноты Женька.

Старушка внизу недовольно заворочалась. Тогда я придумал замечательную вещь. Я тихонько поднялся, встал на колени, нащупал наш чемодан — он лежал в специальном багажном углублении чуть повыше наших полок, ощупью раскрыл его и, пошарив, нашел фонарик. Закрыв чемодан снова, я перебрался с фонариком на Женькину полку.

Мы устроились вдвоем под одним одеялом, накрывшись с головой, и я засветил фонарь. Его свет из-под одеяла никому не мог помешать. А у нас на полке сразу стало светло и уютно, как в небольшой пещере.

— А здорово, Женька, ехать, — произнес я.

— Здорово.

— Я бы всю жизнь так вот ехал, ехал… Далеко-далеко…

— Я тоже ездить люблю, — признался Женька. — Только, Серега, чтобы путешественником быть, надо обязательно знать, куда ехать. Вот Амундсен, например, всю жизнь стремился к полюсу. А Миклухо-Маклай изучал Новую Гвинею…

— И я бы тоже… полюс открыл, — прервал я его. — Только ведь, Жень, все уже открыто. Никаких загадок в мире не осталось. Мы вырастем — уж, наверно, и Марс, и Венеру, и другие планеты откроют.

— Вот и неправда, — сердито отозвался Женька. — Неразгаданных тайн еще много. Есть они и на земле. Ты думаешь, что на земле открывать нечего? Еще как много. Такие загадки есть, что ахнешь…