Неумолимая жизнь Барабанова

Володька схватил игрушку и шарахнул ею по туго натянутой шерстяной шапочке. Мы делали игрушки на совесть! Пещерка даже не треснула, и Лазарь стоял в ней неколебимо. Краснощекий запричитал на родном языке, сел на землю, а прочие принялись аккуратно месить Кнопфа. Когда подбежал я, мне засветили в ухо да так, что я шлепнулся рядом с поврежденным атаманом. Схватка продолжалась недолго, победители удалились со всеми нашими Лазарями и одной красноперой рыбкой, выставленной в тот день на пробу. Хлюпая расквашенным носом, Володька затащил меня в автобус и принялся командовать. Я крутил баранку, переползая из одной улицы в другую, пока впереди не замаячили наши обидчики.

– Догоняй! – рявкнул Кнопф, – Не робей! Будет им сейчас кузькина мать и второе пришествие немецких баронов.

С этим он достал небольшую картонку с отвергнутыми терновыми венцами и проворно унизал ими пальцы обеих рук. Я сделал то же, и, стиснув жуткие кулаки, мы устремились на врага.

Этой ночью Оленька ночевала у нас, потому что чудовищный Степан остался и таился в зарослях сирени. И не даром. Ближе к рассвету молодцы явились, и Степан разил их, пугая черной рожей и жутким матом.

Утром Кнопф вскочил и засуетился. Одной рукой он завтракал, другой маскировал следы вчерашнего дня на лице. Позавтракав, раздул ноздри и сказал, что этот день нас удивит. При этом дети смотрели ему в рот, а я ощутил легкий укол ревности.

И что же? Кнопф оказался прав. Молва о наших победах разошлась по окрестностям, и бойкая торговля терновыми венцами началась немедленно.

Падение нравов – вот что наблюдали мы. Легконогие девочки-подростки, их прыщавые сверстники, юноши насупленные и юноши одухотворенные, сдержанные господа и строгие дамы с опасными взорами – все они, не торопясь, примеряли терновые венцы и платили без запроса. Кнопф стоял у лотка гордый, как фельдмаршал.

– Где ты такое видел? – сказал он через два часа и поднял цену на треть. – Я выпью этот город до донышка! – вот как разошелся Кнопф. – Я им покажу, что такое оскорбленный артист!

Мы победоносно торговали, а в конце дня явился тот самый священник из пригорода, у которого Кнопф выманил благословение.

– Поп! – сказал неизвестно кому изумившийся Володька. Пастора покрючило, но он промолчал. Он взял с лотка несколько терновых венчиков и принялся их рассматривать.

– Святотатство, – сказал он наконец. – Богохуление. Шипы, которые впивались в голову Спасителя, были внутри венца. У вас снаружи только. Бандитское оружие – вот что такое есть венцы ваши…

– Нет, Барабан, ты посмотри на него, ты только его послушай. Как бы я, церковная твоя башка, плел венцы, если бы они были внутри шипами? Да я бы себе все пальцы исколол!

– Полиция заинтересуется вашим бизнесом, – проговорил пастор тихо и невыразительно.

– Ах ты скотина!

– Вы можете ругаться сколько угодно, но если вы задержитесь в нашем городе, вам не поздоровится.

– Вот излагает, – сказал Кнопф, – Ксаверия на него нету.

– Прошу прощения, – сказал я и накрыл лоток крышкой. – О чем, собственно, речь? О каком оружии? О каком богохулении? Где свидетели? Вы, святой отец, паствы своей не знаете, вот что.

Пастор потеребил четки и сказал, что откровенность угодна Господу.

– Оставим богохуление, если вам не нравится. Но если патриотические молодые люди станут тревожить вас ежедневно, это вам вряд ли понравится тоже. Я полагаю, ваш чернокожий секьюрити тоже наскучит такое однообразие.

– Раньше твоим засранцам надоест с битой мордой ходить.

– О, нет-нет, не засранцам! Это достойные молодые люди, они ходят к вам голым кулаком. Но! – пастор поднял указательный палец, – они сменяют друг друга. А вы?

Мы с Кнопфом выругались разом, а пастор придвинулся ближе и сказал, что он готов всемерно облегчить наш отъезд. Тут же выяснилось, что речь идет об отъезде из Эстонии вообще.

– Вы не пожалеете. Скажите, куда вы, и мы поможем, сколько в наших силах.

Кнопф почему-то ляпнул, что мы держим путь в Италию. А по-моему так сразу надо было врать про Австралию. Пускай раскошеливается лютеранин. Лютеранин спорить не стал, но потребовал, чтобы мы оставили два десятка воскрешений Лазаря и столько же чудес о статире.

– И чтобы в Эстонию – ни ногой. А не то вам посадят на горячие утюги. – интимно склонился к нам, – Как это принято у вас в России.

Чтобы привести мысли в порядок, мы выехали из города и некоторое время катили среди черных полей, прикрытых кое-где остатками снега. Мозолистые ветлы вздымали прутья, прямые как иглы, и там, в этих иглах, дожидаясь своего часа, лежали пустые гнезда.

Я сказал:

– Кнопф, все отлично. Лютеранин ни слова не сказал о детях. Как это вышло не постигаю, но они ничего не поняли про наших детей.