Неукротимый

 — Чувак, я могу поднять руку на женщину только тогда... — я ухмыляюсь, когда вижу его заинтересованный взгляд, — когда она сама меня об этом попросит.

 Подходя поближе, Майкл оглядывается на открытую дверь, прежде чем наклониться и прошептать:

 — А это часто происходит?

 Одному Богу известно, что заставила его делать Линг.

 — Нет, — отвечаю я, стиснув челюсть. — Такое ты не часто увидишь. Но да, некоторым женщинам подобное нравится.

  Желая ударить себя кулаком по лицу за использование ярлыков, я объясняю так, чтобы Майкл смог понять лучше:

 — Хотя это и не считается нормальным.

 Еще раз кивнув, я переключаю свое внимание на экран компьютера, и небрежно машу ему рукой.

 — Свободен.

 Запаниковав еще сильнее, он говорит прерывистым голосом:

 — Но вы все еще не дали мне никаких поручений!

 — Сделай-ка мне кофе. Крепкий, сладкий, и с капелькой молока.

 Он мчится делать кофе, а я сам себе улыбаюсь. Он стремится угодить. Он вежливый. Но все еще простоватый. Мне правда, нравится Майкл. В нем есть все, что было во мне до того, как мир сделал из меня ублюдка, каковым я сейчас и являюсь. Мне только хочется, чтобы жизнь этого мальчика закончилась не так, как моя. Я хотел бы, чтобы его жизнь была счастливой сказкой, а не драмой.

 Потерявшись в мыслях, я слышу, как Майкл возвращается с моим кофе. Встаю, встречаю его у стола, забираю кружку из его рук и делаю глоток. Фальшиво кашляя, я ору:

 — Что за дрянь ты добавил мне в кофе?

 Взгляд, полный ужаса, появляется на его лице, и это заставляет меня громко расхохотаться. Я хлопаю его по плечу.

 — Кофе вкусный. Расслабься, Майкл. Ты отлично справился.

 Тяжело дыша, он кивает, и я перестаю улыбаться.

 — Майки, расслабься, — говорю я ему вполне серьезно. — Здесь ты в безопасности.

 Он все еще продолжает кивать головой, когда я ерошу его волосы и мягко толкаю.

 — Найди Хэппи и приступай к работе, бездельник.

 Если бы у меня был сын, такой, как Майкл, я бы приложил все усилия, чтобы воспитать его правильно.

 Он хороший парень.

 Майкл уходит, шаркая своими кроссовками, и происходит нечто странное. Это явление я обдумываю целую минуту.

 Я чувствую неловкое и нежелательное чувство счастья, нахлынувшее на меня. Оно заставляет меня ощущать себя не в своей тарелке.

 Я даже не знаю, нравится ли это мне. Пока что.

 Но я знаю наверняка, что весь день продолжаю работать с призрачной улыбкой на лице.

 Смотрю в экран компьютера, и слышу легкий стук в дверь.

 — Ты хотел меня видеть? — произносит скучающий женский голос.

 Линг.

 Даже не взглянув в ее сторону, я дергаю подбородком, и фыркаю.

 Закрывая за собой дверь, она подходит ближе и садится на стул для посетителей. По ее напряженной позе и стиснутой челюсти, я замечаю, что она уже защищается.

 — Позабавилась сегодня с мальчишкой? — спрашиваю её я.

 Как будто заранее разузнав детали подноготной парнишки, что она, несомненно, и сделала, она механически выпаливает:

  — Майклу семнадцать лет. Это не противозаконно. По законам Австралии, он уже миновал половое совершеннолетие. Я не сделала ничего плохого.

 С Линг очень трудно ладить. Как и у меня, у нее такое же искаженное представление о том, что правильно, а что нет.

 — Нет. Ты права. Это законно. Только безнравственно и неэтично. Не говоря уже о том, что занимались вы этим на рабочем месте.

 Наклоняюсь к ней поближе и впиваюсь в нее глазами:

 — И убеждать парня, сказав, что я бы разозлился, если бы он тебя не трахнул — это принуждение. Принуждение в этой стране карается практически так же, как и изнасилование. Угрожать ему при этом, было определенно, незаконно, и Линг, мне не нужны подобные проблемы. Ты вовлечешь меня в большие неприятности. Я это чувствую.

 Смотря в пустоту, она раздраженно вздыхает. Как будто я заноза в ее заднице. Меня переполняет гнев.

 — Ты не лучше, чем твой отец. Или твои братья. Ты такая же, как они.

 Она стискивает челюсть, и ее глаза вспыхивают. Я продолжаю:

 — Ты хочешь сделать с мальчишкой то же самое, что они сделали с тобой? Трахать его до тех пор, пока он не станет принимать это за норму жизни, а затем продавать его тело каждому педофилу в Сиднее? Это – твой план?

 — Да пошел ты! Пошел ты, Твитч! — подпрыгнув, визжит она. — Я не такая, как они.

 Сотрясаясь всем телом, она хватает себя за волосы, и резко сжимает их в кулаке. Издав вопль, полный боли, она кричит:

 — Они делали это. Они делали это со мной. Я была еще совсем девчонкой. Я не понимала! — все еще дергая себя за волосы, она шепчет: — Моя семья делала со мной ужасные вещи.

 Мне не нравится видеть Линг в таком состоянии, обезумевшей и утратившей самообладание. Она очень сильная, но, когда речь заходит о ее семье, она срывается. Они ее сломали. Во многом так же, как и моя семья сломала меня.

 Мы понимали друг друга.

 По ее щекам текут слезы, пропитанные тушью, и она дрожит от ярости. Я обхожу стол, и кладу руки ей на бедра. Потом притягиваю ее к себе.

 — Я знаю, Линг. В этом нет твоей вины.

 Всхлипывая, она шепчет мне в шею:

 — Ты спас меня.

 Она называет это спасением. Я называю это – заполучить безжалостного работника.