Неукротимый

 — Друг, не нужно мне говорить о чертовых врачах.

 Я сказал “друг” так, чтобы это звучало, как будто он совсем и не друг.

 — Я в порядке. Я, черт возьми, здоров.

 Хэппи встает, из кармана рубашки вытаскивает носовой платок, и тяжело дыша, вытирает им кровь на губе.

 — Вот поэтому, бро, я думаю, что тебе надо кое-кого посетить.

 Мы смотрим друг на друга.

 — С тобой не все в порядке. Я не думаю, что с тобой было все хорошо хоть один день в твоей жизни.

 Хэппи мой друг, а также он заноза в заднице. Отворачиваюсь, чтобы позволить себе успокоить чудовище, которое живет в моей голове. Я глубоко вздыхаю:

 — Никаких врачей. Вопрос закрыт. Что сегодня на повестке дня?

 Он сразу же отвечает:

 — Наведение порядка. Склад А.

 Мои брови поднимаются, а на лице появляется садистская улыбка.

 Похоже, в конце концов, я смогу на кого-то направить свою злость.

 Сидя на складном стуле за пять долларов из хозяйственного магазина, я чувствую, как растет мой гнев, когда смотрю на предателя, который напрасно пытается рассказать свою историю. Но он лжет.

 Я распознаю ложь. Я король лжи. А он действует мне на нервы. Хэппи пинает его под колени. Он падает на них.

 Пухленький мужичок среднего возраста дрожит, умоляя:

 — Мистер Т, пожалуйста, не делайте это. Моя семья, они…

 Он прикусывает язык, после того, как упомянул про семью. Как будто я приду за ними. Парень совсем меня не знает. Это не мой стиль.

 Заведя руку за спину, я вытаскиваю из моих слаксов свою полуавтоматическую пушку 32-калибра. Она красавица, но моя любимая – 45. Я не буду использовать мою малышку на этом куске дерьма. Я не хочу ее замарать его мерзкой кровью.

 Смотрю вниз прямо ему в глаза. Я удерживаю его взгляд.

 Используя ствол пистолета, я рассеяно почесываю им мой висок, и спрашиваю еще раз:

 — Что ты рассказал Хамиду, Патрик? И не говори «ничего», потому что фотографии не лгут. И по тому, как он качал головой, и улыбался, как будто выиграл в гребаную лотерею, я знаю, ты что-то ему рассказал.

 Он дрожит, и плачет. Сопли вытекают из его носа прямо в рот.

 — Ничего? Ты не сказал ничего?

 Встав, я делаю к нему два шага, и вздыхаю на его плачевное состояние:

 — Ничего личного. Просто бизнес.

 Подношу дуло пистолета к его лбу, глубоко вдыхаю, и закрываю глаза. Выдох.

 Раздается выстрел.

 Улыбаясь как идиотка, и витая в облаках, я иду, чтобы провести немного времени с Никки. Действительно, мне необходимо это после всего произошедшего на этой неделе.

 Каждую неделю мы с Никки обязательно встречаемся в местном кафе. Где-то, где сможем посидеть и вдали от шума провести наш ланч.

 Помешивая кофе, и избегая моего взгляда, она выглядит виновато.

 — Я ничего не знала об этом парне, и это меня волновало. Я… — она кашляет, — Я поспрашивала тут и там...

 Я прерываю ее, задыхаясь:

 — Никки, ты не могла.

 Подняв руки вверх в успокаивающем жесте, она добавляет:

 — Я не могла позволить лучшей подруге встречаться с кем попало, не так ли? Ничего не вышло, крошка, так как я ни черта не узнала. Люди знают его. Люди знают о нем. И люди предпочтут проглотить бритвенное лезвие, чем рассказать что-то о Твитче. Вывод: он не только жуткий, но еще этот мужчина зарыл свои секреты глубже, чем священник из Ватикана.

 Я не знаю, что делать с этой информацией. Поэтому не делаю ничего.

 Я меняю тему:

 — Ты понимаешь, что через две недели твой день рождения?

 Она закатывает глаза:

 — Да, мам, я понимаю, но даже не пытайся сменить тему, крошка.

 Хитро улыбаясь, она шепчет:

 — Какой он?

 Она умрет, если не узнает. Я чувствую, это желание все узнать, исходит от нее волнами.

 Подумав, я вздыхаю, и растворяюсь на стуле:

 — Когда все хорошо, тогда это самая лучшая и самая прекрасная вещь, которую я когда-либо испытывала. Так хорошо, что мне становится жаль тех людей, которые не испытывали подобного.

 Она широко улыбается, и я продолжаю:

 — Но, когда все плохо... Ники, все плохо. Чертова греческая трагедия. Это ужасает. И действительно, чертовски пугает, — помешивая кофе, который в принципе, больше не нужно мешать, я шепчу: — Он пугает меня.

 Я наблюдаю, как улыбка сползает с ее лица. Теперь она выглядит обеспокоенной.

 Я тянусь через стол, беру ее за руку, и честно говорю:

 — Но эти хорошие моменты... — я мечтательно вздыхаю. — Я смогу пережить плохие, так как у меня есть хорошие. Потому что хорошие моменты — умопомрачительны. Так что ты должна понять, что я собираюсь плыть по течению, и брать то, что предлагают.

 Никки все еще выглядит обеспокоенной, но в ее глазах появляется мечтательность. Вот то, что я обожаю в Никки. В душе она романтик.

 — Ладно, крошка. Ты умнее всех моих знакомых, так что, несмотря на то, что я беспокоюсь за тебя, знаю, что ты все сделаешь правильно. Но обещай мне одну вещь: если все станет слишком напряженным, ты бросишь все это, даже независимо от хорошего.

 Я сразу же отвечаю:

 — Обещаю.

 А потом я задаюсь вопросом, почему я лгу в лицо моей лучшей подруге

 У мальчика есть еще пять минут, чтобы сюда добраться, или он уволен. А это дерьмовое начало первого рабочего дня.