Неудержимая. Моя жизнь

Кто-то посоветовал нам врача в Верхнем Ист-Сайде Нью-Йорка. Доктора Дэвида Алтчека, который видел все, что только может случиться с плечом. Нам сказали, что лучше него нет. Ему понадобилось всего пять минут, чтобы понять, что у меня серьезная проблема. Он сделал множество тестов – рентген и МРТ – а потом усадил меня в комнате ожидания. Новости были не слишком обнадеживающими. Дело было не в бурсите. И сухожилие в моем плече не было воспалено – оно было порвано. Много недель я играла с порванным сухожилием – отсюда и вся эта боль. Скорее всего разрыв был следствием моей подачи, постоянного повторения одного и того же мощного движения. Мое плечо вращалось до тех пор, пока рука не касалась середины спины, а потом происходило взрывное движение, чтобы ракетка могла встретиться с мячом в воздухе. Однажды, несколько лет назад, тренер по бейсболу, который увидел мою подачу, отвел отца в сторону и сказал, что такое движение он видел только у нескольких питчеров. Он им восхищался и сказал, что при этом генерируется невероятная сила, но предупредил отца, что позже это может стать причиной очень серьезной травмы. Отец тогда забыл об этом разговоре, но вспомнил о нем сейчас. «Я всегда знал, что ей надо сделать рабочей рукой левую», – подумал он.

Доктор сказал, что мне необходима операция. Концы сухожилия необходимо соединить и сшить. И чем скорее, тем лучше. Для теннисиста это очень серьезная операция. Несколько игроков в прошлом перенесли ее, но ни один из них не смог вернуться на самый верх.

– Вы сможете восстановиться, – сказал врач, – но вы уже никогда не будете прежней.

Я сидела, уставившись на свои ноги, и пыталась осознать эти слова. Мне был двадцать один год. Сначала я не смогла воспринять их. Я не поверила врачу. А потом, уже вечером, до меня, наконец, дошло, и я как будто провалилась в черную дыру. Я только-только достигла того, чего хотела, вывела свою игру и жизнь на тот уровень, к которому стремилась, и теперь я все потеряю из-за какого-то крохотного сухожилия? А что, если моей карьере придет конец? Как меня будут помнить? Как однодневку или еще одну грустную историю, еще одно предупреждение? Нет. Я отказывалась поверить в такой конец.

* * *

Через несколько дней я оказалась в больнице в стираной-перестираной больничной рубашке, в которой меня готовили к операции. В Нью-Йорк я прилетела с мамой, Максом и Майклом Джойсом, который вот уже несколько лет был моим тренером. Я никогда не забуду лицо Макса. Он говорил всякие банальности вроде того, что все обойдется, что каждый игрок… и так далее и тому подобное, пытаясь успокоить меня. Но у него были красные глаза, и мне показалось, что он плакал. Он так трясся, что я тоже начала трястись, хотя и была очень тронута его отношением. Мы с Максом так долго были рядом друг с другом, прошли через такое количество испытаний вместе. Сами того не подозревая, мы превратились в настоящую семью.

Мне объяснили подробности операции. Я все поняла на уровне сознания, но сама мысль о том, что кто-то разрежет мое плечо и станет копаться в моих нервных окончаниях и связках, ужасала меня. Важным моментом для каждого спортсмена является возможность держать все под контролем. Моя подача, моя игра, мой план. И вот теперь, когда начиналась моя самая важная игра в жизни, я теряла этот контроль. Полная потеря всякой независимости. Когда будет идти эта игра, игра, которая повлияет на мое тело, я не смогу быть даже зрителем. Я буду без сознания.

Больше всего меня волновал тот факт, что в палату заходило множество людей и задавало мне один и тот же вопрос. Какое плечо? Это или то? А вы уверены, что это не левое плечо?

– Послушайте, – хотелось мне спросить, – вы хоть раз видели теннисный матч? Вы видели хоть одну мою подачу? Я подаю правой рукой и правым плечом. Именно поэтому оно повредилось, и я оказалась здесь! Наконец пришел кто-то, кто нарисовал на моем правом плече чем-то острым большой знак Х. Этот знак Х был окружен множеством вспомогательных стрелок. Оперировать здесь!

В какой-то момент, после того, как меня укололи и ввезли в операционную, мне сделали внутривенное вливание… И я отключилась. А когда открыла глаза – мне показалось, что прошла всего секунда, – мои рука и плечо были спелёнаты как новорожденный младенец, а мысли были густыми, как сироп. Меня везли на каталке по холлу, покрытому линолеумом. Лампы дневного света. Шуршание колес, покрытых резиной. И вот я оказалась в палате, окруженная знакомыми лицами. Через тридцать минут я посмотрела на Макса и сказала:

– Мне здесь не нравится. Увези меня отсюда.

Я попыталась сесть, и меня вырвало на пол. Это отходила анестезия. Я поняла, что еще не готова покинуть больницу, но именно в тот момент началась мое долгое возвращение.

Вскоре после этого начался мой реабилитационный курс в Аризоне. В основном я работала с Тоддом Элленбекером, специалистом по реабилитации спортсменов, перенесших травму плеча, который располагался в пригороде Феникса.