Пью на кухне чай, в комнате спит Саша. Понимаю, что всем хочется тишины и покой. А в душе кипит злость. Тогда беру гитару, втыкаю в комбайн наушники, добавляю громкость — и полчаса рублю самое тяжелое, что могу сыграть…
Дом дает ощущение скученности, стадности, если угодно. Это как набор клеток, где живут тебе подобные. Причем, действительно подобные, так как живете именно в этом доме, значит и примерный достаток равен, жизнь усреднена, а времяпровождение, жизнью обусловленное, скатывается к незамысловатым и понятным удовольствиям.
Если смотреть на все это сверху, абстрагируясь, кажется, что каждый человек в таком доме живет клеточным сознанием. От стариков до молодых. Всеобщая одинаковость, подстраиваемость, мимикрия. Набор потертых, но устоявшихся фрагментов и атрибутов. Начиная с бдительных аванпостов у подъездов, заканчивая использованными шприцами в подъездах. Двойные жизни, двойные чувства и мысли, клеточное существование.
Только, если клетка начинает тянуть общее одеяло на себя, она становиться патогенной и угрожает всему организму. Иммунная система либо подавляет ее, либо не справляется. Здесь почти каждая клетка — патогенная. Поэтому разрушается дом и гниет, отмирая, мораль и нравственность его составляющих…
Открываю дверь в подъезд. Поднимаюсь на второй этаж. Ключ по выверенным выемкам входит в замок. Между мной и теплом — только стальной лист. И замок. Хорошо, что есть ключ. Отворяешь, там, внутри, что-то движется, приводит в действие систему, железо переходит в состояние «входи». Ты свой, есть ключ…
В квартире темно и тихо. Включаю свет. Из небытия появляется вешалка с несколькими куртками, шкафчик для обуви, зеркало. Полоска света рассекает мрак спальни, лежит ярким треугольником. Где-то в глубине кухни горит красный индикатор микроволновки, цифры на табло. Кажется, сделаешь шаг, буйство жизни охватит всю квартиру. Будет свет, звук, даже движение. И сейчас, пока я еще не шагнул вглубь, все застыло, замерло в ожидании и предвкушении.
Раздеваюсь. Куртка занимает место на вешалке среди остальных, ботинки в шкаф. Тапок у меня нет, итак чисто: ламинат да ковролин. Выключаю свет, на ощупь иду в большую комнату, гостиную, как многие говорят.
Касаюсь пальцами поверхности стены. Обои на ощупь сухие и рельефные. Вот и диван. Значит, рядом должен быть пульт. Нахожу. Краткое нажатие кнопки, экран чуть проступает в темноте, красный индикатор мигает, появляется изображение. Сейчас на мне, на стенах за мной, через окно виден свет другой реальности. Не моей, не чьей-то как таковой. Общей, и синтетической одновременно.
Включаю телевизор, и чувствую, что не один. Железное кольцо страха, с которым часто просыпаюсь, тает. Есть окно в другой мир. Мир, что живет независимо, не замечая меня. Здесь не прервут вещание, если у меня плохое настроение, не перестанут улыбаться, если я плачу, не закончат программу, если умру.
Это и есть жизнь. Цветные картинки, кадр за кадром, цвета и оттенки. Ты жмешь на кнопку, зрачки — темные туннели в душу — получают очередную порцию света, отраженного, скорее неестественного. Но ты знаешь, что даже если половина из тех, кто беспечно кривляется на экране, уже мертвы, даже если точно в прямом эфире у выпускающего редактора какого-нибудь бредового шоу случился сердечный приступ со смертельным исходом, даже если главная героиня фильма завтра умрет от передозировки, свет все равно придет. Кто-то останется, чтобы подбодрить тебя, поддержать (усыпить бдительность), не дать повеситься от депрессии в очередной праздник…
Так начинается вечер. Ты идешь ставить чайник. Достаточно на сегодня кофе. Просто чай. Пластиковый прямоугольник. В нем пакетик на веревочке. Ты кидаешь его в кипяток, ждешь, пока вода станет коричневой. Потом достаешь. Аккуратно прикладываешь к ложке, обматываешь веревочкой, выжимаешь. Все, добавить сахар, можно пить.
Ты живешь в выдуманном мире, где от реальности, не познанной никем, почти ничего не осталось. Голова забита верованиями, ритуалами, приметами. Ты старательно надеваешь ботинки с правой ноги, не ходишь через колодец, панически боишься черную кошку. Ты знаешь о мире только из новостей. Мир расширяется, тогда как твой маленький мирок сужается до точки, как раз подходящей, чтобы последним знаком стоять в повести жизни. Даже не повести, крохотном рассказе в полстраницы. Словно уже прижат к горячей ложке. Обмотан веревкой. И кто-то тянет, выжимает. Последние пигменты, последние мысли и действия в кипяток реальности, и можно бесформенным мешком падать в мусорное ведро. Миссия выполнима, даже проста.
Из большой комнаты — голоса и смех. Ты не один.