Неудачник

— Не бойся, дед, — успокаиваю я. — Это не моя машина. Я водитель. Садись, замерзаешь ведь.

Дед еще мгновение колеблется, снимает рюкзак. Садится в машину, закрывает дверь. Я добавляю мощности кондиционеру.

— Куда тебе? — спрашиваю.

— В деревню, — отвечает дед. — Домой.

Я разворачиваюсь. Еду в сторону деревни. Метель усиливается, приходится сбросить скорость. Дед молчит. Поэтому я начинаю разговор:

— Как ты здесь оказался-то ночью? — спрашиваю.

— Рыбалил, — отвечает дед. — Больно слабо клевало. Вот и пошел по реке. А потом метель началась. Да так кружит, что не выйти. Так и мыкался, пока не стемнело. Еще чудо, что к дороге вышел.

— Много хоть поймал?

— Немало…

— А что ж ты плутаешь, дед? Позвонил бы кому, тебя бы вытащили.

— Не люблю я, внучок, людям дополнительные хлопоты создавать. Я и к тебе-то сел потому, что чувствую, скоро обморожусь в конец, а идти еще очень далеко. Да и как тут позвонишь, с реки-то?

— А мобильный? О тебе ж беспокоятся, наверно?

— Нет у меня мобильного, — говорит дед. — Зачем он мне? И с кем разговаривать? Надо будет — позвонят на простой, советский. А старуха сейчас беспокоиться, тут ты прав, внучок.

— Какой домашний номер? — спрашиваю я.

Дед диктует, я набираю. Протягиваю мобильный. Дед берет осторожно, словно боится испортить одним прикосновением. У него сухая, но крепкая рука. Прикладывает к уху, слушает гудки. Наконец, трубку берет жена. Дед объясняет ситуацию, добавляет подробностей. Похоже, жена сердится, но не слишком сильно. Она больше рада, что дед жив. Я тоже рад. Просто, что помог, остановился, не проехал мимо. Это доброе дело нужно скорее мне, чем деду и его жене.

Просто когда ты на грани депрессии, когда мир перестает быть твоим, когда хочется исчезнуть и перестать чувствовать, нужно что-то, что остановит внутренний распад, вернет к исходному состоянию. Нужна отдача, жертва. Такая, как бескорыстная помощь незнакомому человеку.

— Спасибо, внучок, — говорит дед, возвращая телефон. — Теперь хоть старуха не переживает. Спать ляжет. А-то ж ведь ждет, глаз не смыкала.

— Это хорошо, дед, — говорю я.

Старик долго смотрит, вдруг спрашивает:

— Что тебя гложет, внучек?

— Да ничего, дед, — отвечаю. — А с чего ты взял?

— Уж больно вид у тебя печальный. С таким видам по ночным дорогам не ездют. Или ездют, но недолго…

Добавляю скорости, говорю:

— Это я просто очень устал. Работа нервная.

— А где работаешь?

Не хочется говорить, что в администрации. Вдруг, дед этого не примет. Чиновники — мерзавцы по определению. А так хочется, чтобы старик, случайный пассажир, не чувствовал неприязни.

— На заводе. Заместителя директора вожу.

Молчим. Наконец, дед говорит:

— Только вижу я, внучок, не из-за работы ты смурной такой. Есть еще причины.

— Ну, да ладно. Вижу, не хочешь говорить. Твое право. Только нет еще такой хвори, которую русская баня не лечит. Старуха вечером затопила, аккурат к моему возвращению. Вот, глядишь, и ты попаришься.

Молчим. Только иногда старик указывает дорогу. Вот уже показывается окраина деревни. Деревянные дома, дым из печных труб, света в окнах почти нет. На душе становится спокойно, словно уже вернулся домой.

— Вот мой дом, — говорит дед.

Я торможу.

— Ладно, дед, всего тебе хорошего. Не рыбачь допоздна.

— Постой-ка, внучок, — удивленно говорит дед. — А ты в гости не пойдешь, что ли?

— Поеду я. Поздно уже. Сам говорил — старуха спит. Поеду я.

— Нет, отпустить просто так я тебя не могу. И баня поспела давно. Пойдем, внучок.

Мне хочется зайти, просто побыть в этом доме, поговорить с дедом. Но нет желания стеснять стариков. Я могу просто сесть в машину, и уехать.

— Вот, почему ты остановился? — вдруг спрашивает дед.

У меня много мыслей на этот счет. Но говорю самую главную, правдивую до мурашек по коже:

— Потому что когда ты замерзаешь ночью один, должен быть хоть кто-то, кто тебя вытащит, поделится частью тепла. Иначе жизнь — точно дерьмо.

— Вот по этому, внучок, ты сейчас пойдешь к нам. В баню сходишь, старуха чем-нибудь попотчует. Давай, пойдем. Не стоит замерзать. Тем более — одному…

Выходим из машины. Я помогаю донести рюкзак. Калитка скрепит, пропускает к дому — небольшой деревянной избе с несколькими пристройками. Одна из них — наверно баня.

Дед открывает дверь, мы заходим внутрь. Там темно, пахнет сеном, теплой печкой, едой. Дед включает свет. Сени просторны, чисты. Один угол приспособлен под мастерскую: инструменты, какой-то станок. В другом — лопаты, грабли, тяпки. Отдельно на стене висит коса.

— Пойдем в избу, — говорит дед, открывая дверь.

Сразу попадаем в просторную кухню, сейчас темную. Только затухающие угли в русской печке дают немного света. Рядом с печью — обеденный стол. Дед включает свет. На противоположной печке стене висит чеснок, сушеные грибы, лук в колготках. У печки небольшой шкаф.

— Вставай, старуха, я гостя привел, — говорит дед. — Сооруди нам баню, да на стол чего-нибудь поставь.

Садимся радом со столом. Выходит старушка: опрятная, невысокая. Видно, что добрая. Приятное лицо, понимающие глаза.