Неудачник

Что гнетет меня? Просто общий фон этого дня? Или общий фон жизни? Тут уж без разницы. Включается закон инерции, тянет предсказуемые следствия, направляет умственные силы. Шаг за шагом я втягиваюсь. Просто не могу преодолеть притяжение негатива, что стал частью жизни. Просто на него хорошо ложиться неспособность к серьезным поступкам, неуверенность и неудачливость. Просто так остается возможность жалеть себя. Мир несправедлив, а мы обречены на сидение в темном кинозале, разглядывая то, что потом назовут нашей жизнью. И если на входе тебе достался попкорн и газировка, от этого ты кажешься свиньей, что смотрит жесткую драму, довольно рыгая. А если попкорна не досталось — сидишь, голодный и злой, сетуешь, сетуешь, и слепнешь со временем от яркого злого света. Но так и так проигрываешь. Время фильма подходит к концу, на экране появляются титры, включается свет, и требовательный вахтер просит проследовать к выходу…

Фильм кончается, не оставив в душе и следа. На выходе я заворачиваюсь в шарф, кутаюсь в куртку. Отсюда до дома недалеко. Через покрытую снегом как саваном аллею, по дворам, через детский сад и пару магазинов. Город лихорадочно работает перед подступающей темнотой. Здесь нужно переделать массу дел, рассмотреть, подписать, утвердить. А по периметру застыли исполины заводов — градообразующих предприятий — что коротают зимний свет вечности беспрерывным мерным гудением.

Ссора

Вскоре приходит Саша. Я, за компьютером, мучаю очередную игру. Саша сидит рядом, смотрит телевизор.

Позже мы разогреваем еду, ужинаем, пьем вино, разговариваем. За окном сумерки блещут далекими огнями. Что-то сразу не клеиться. Похоже на смутное ощущение, что между собеседниками стена, высокая и прочная. Так бывает, когда два человека долго вместе. Срок всегда разный. Это кризис обоюдной насыщенности. Стоит его переждать, перетерпеть, стиснув зубы, и можно дальше радоваться жизни и гармоничным отношениям. Но многие, очень многие не переходят этого барьера, погружаясь в сумрак непонимания…

— Что сегодня делал? — спрашивает Саша. Говорит тихо, в глазах легкий налет зарождающейся обиды.

— Ничего. В кино ходил.

— А о чем был фильм?

— Не помню. Я почти не смотрел…

— Зачем ходить в кино, если не смотреть? Это же глупо, — говорит Саша.

Я сижу, ем мясо, и меня охватывает раздражение. Волной проходит по телу, доходит до горла. Вот так, любая ее реплика, словно пушечный снаряд, целит в нити паутины, натянутые волокна нервов, стремиться порвать, разрушить, причинить боль. Нет, Саша не хочет меня обидеть, она вообще не замечает ничего странного, но я почему-то опять начинаю раздражаться:

— Саша, я просто ходил в кино. Я билет купил, могу сидеть, смотреть, могу — нет.

— Но ведь кино для того и придумано, чтобы смотреть, а не сидеть просто так. И забыть все на выходе.

— Да, какая разница, — уже ору я. — Черт с ним, с фильмом!

— А чего ты кричишь, Вова? Тебе всегда не нравиться, что я говорю. Признайся, тебе со мной не интересно?

— Блин, Саша, зачем все это? Давай поговорим о чем-нибудь другом, а?

— Но ты не хочешь меня выслушать! Почему ты не хочешь со мной разговаривать?

Гнев все растет. Мир безотносителен меня или Саши. Все субъективно. В моих трактовках она интуитивно будет искать близкое ей, и игнорировать неблизкое. Но мне не охота вспоминать сегодняшнее утро, кафе, Нахвальского и кино. А Саша, словно специально провоцирует.

— И почему о другом? — спрашивает с обидой. Водит ложечкой в чашке чая, от специфического звона становиться еще неприятнее. — Признайся, что тебе интереснее с друзьями, чем со мной. С ними ты встречаешься всегда с радостью, а со мной уже почти не разговариваешь!

— Я разговариваю с тобой, — отвечаю зло. — Вот прямо сейчас. Только понимаешь, они не пытаются меня достать. И они сами говорят, предлагают темы. А ты из рядового вопроса устроила сцену.

— Ну, да, твои друзья…

Я не даю договорить, стараясь перекрыть даже невыносимый звон (чертова ложечка!):

— У меня нет друзей, забыла? — лукавлю не краснея. — И прекрати звенеть — уши вянут…

— Конечно, нет! — говорит Саша, продолжая водить ложкой. — Но с ними ты всегда встречаешься с удовольствием, а про меня забываешь. А когда мы встречаемся, в перерывах между этим ты постоянно играешь, а со мной почти не говоришь.

— Блин, ты меня достала! — не сдерживаюсь я.

Саша, наконец, отпускает ложку, отворачивается. Вся ее поза выражает обиду. Еще чуть, и на глаза наворачиваются первые слезы. В такие моменты я напоминаю себе канатоходца над пропастью. Одно неверное движение и падение неминуемо.

Это длиться уже примерно год. Мы почти не можем нормально общаться. Постоянные ссоры, ее плач, мой ор методично подтачивают то, что когда-то было монолитом наших отношений. Меня начинает раздражать все, от ее манеры говорить до внешнего вида. Со стороны сам себе кажусь психом, но ничего поделать не могу.

— Ладно, Саша, хватит дуться, — после паузы говорю примирительно. — Ну, что опять насупилась?

Саша не реагирует, руки сцеплены на груди, в глазах тоска и злость. Из комнаты доноситься голос диктора новостного выпуска: