Нетелефонный разговор

Последний сугроб намели феврали.
Он помнит, как стыли осенние лужи,
И как мы расстаться с тобой не могли
В метели и стужи, в метели и стужи.

Последний сугроб, он уже не жилец,
А были снега высоки и бескрайни!
Он скоро сойдет, и откроет вконец
Все наши с тобою, все зимние тайны.

Последний сугроб уходящей зимы,
Он станет ручьем и умчится с разбегу.
И оба с тобой не опомнимся мы,
Как вновь заскучаем по первому снегу.

И пахнет первая капель
Весной и крышей,
И еще солнце не теплей,
А только выше,
И как-то старше
Как-то вдруг
Мы стали оба
На всю коротенькую жизнь
Того сугроба!

Бляшки, бля…

Когда моя Лидочка впадает в свой пограничный характер и кричит, что на заре нашей любви я несколько лет не хотел на ней жениться, а уже было две дочери! (А еще я, помните, виновен в гибели парохода «Титаник»!) Она забывает, как сама выхаживала меня после операции и не спала ночами, когда мне, разрезанному, пришивали другие сосуды. Потому что мои прежние уже не пропускали кровь к сердцу из-за бляшек. Забывает, что мне противопоказаны тяжести и скандалы, главным образом скандалы смертельно противопоказаны.

Вот снова я в нехорошей тональности пишу о своей жене! Но мне не хотелось бы, чтобы тем пяти или десяти тысячам читателей этой книги, кому я, может быть, интересен, представлялась моя жизнь конфетным фантиком, на котором все красиво и ничего не понятно. Если наш с Лидой брак кому-то (да многим!) кажется образцовым, чуть ли не раем, то вернемся на землю – тогда праведникам надо искать другое место.

А бляшки – что это, откуда? Как я примитивно и даже невежественно понимаю – это кусочки отбивных котлет и бутербродов с салом, осевшие на внутренних стенках сосудов и затрудняющие кровоток.

Съем пельмень
Или авокадо,
Не говоря о барашке, –
У всех оно идет
Куда надо,
А у меня – в бляшки…

А со свиным салом познакомился я на фронте. До передовой продукты доходили плохо, нерегулярно по разным причинам – главная, конечно, военные действия. ПФС тоже работало плохо. ПФС – это по-армейски продовольственно-фуражное снабжение. Знакомое соединение! Мы уже знаем с вами о знаменитом вагоне-теплушке: «сорок человек, восемь лошадей». Отсюда на равных – фураж и продовольствие.

И наши хозяйственные солдатики, из сельских, забив чью-то приблудную свинку, быстренько превращали ее в соленое сало. И возили мы за собой пахнущий чесноком снарядный ящик, полный этого самого сала. Не скоро оно обернулось бляшками, и мы, доктор Акчурин и я, с помощью Господа Бога, пока с ними справляемся.

Снег сорок раз
Набрякнет и растает,
Весна ковер расстелет
Травяной,
А боль моя
Быльем не зарастает
И спать ложится
Рядышком со мной.
По лопухам пристрелянным,
Со стуком,
Я в тыл ползу.
А пули руки жгут!
За хлебушком, за куревом,
За супом
С ведром ползу,
Меня ребята ждут.

А чем я вообще в жизни питался – не от одного же фронтового сала бляшки! Что я люблю, не обжора ли я? Да нет, вроде даже малоежка по сравнению с другими мужиками, полжизни недоедал. Именно так, а не недопереедал! И не имею пристрастия к ресторанам, люблю принимать гостей дома (Лидочке – нож острый!).

Все же есть и приоритеты в еде, их аскетически мало: драники – еврейские оладьи из тертого на терке картофеля на подсолнечном масле. Вы скажете, не еврейские, а белорусские! Так и евреи-то белорусские, из местечек.

Еще пирожки из кислого теста с картошечкой, перченые, с лучком, горяченькие, опять же – белорусские!

А что еще? Домашний «наполеон» с заварным кремом с толченым грецким орехом и ванилью. Арбуз холодный, обязательно чтобы холодный, а вокруг жара на исходе лета. Вот и вся моя нехитрая «Елена Молоховец»!

Ну, вспоминай, вспоминай, покайся. Да как будто и все, мало ли чего было, а чтобы мечталось о чем, так нет. Правда, когда неделями на войне голодал и свинка на пути не попадалась…