Нетелефонный разговор

Я никогда, ну вот ни разу, не начинал и не начинаю предстоящего скандала, но он непостижимым образом возгорается. В эти минуты у моей красавицы меняется лицо, как бы перепутываются валентности. Как полюбилось мне такое?

– А что за меню? В прошлый раз в «Савое» тебя облапошили и было голодно.

– Будет хорошо – столики по четыре и шесть человек, и воспитанные официанты: заказывай что хочешь. На приглашениях написан слоган ресторана: «Возможно, лучшая еда в Москве».

– Это что же – стоять в очереди за едой с тарелками? Старикам и богачам?

– Да почему?! Еды будет много. Будет хорошо и вкусно.

– Но уже Дульцинею не остановить! Она заявляет, тон приказной:

– Немедленно позвони в ресторан – пусть накроют еду на каждый столик.

– Уже поздно. И все будет хорошо. Поверь.

– Или ты позвонишь, или я не иду в ресторан. Это даже оригинально – свадьба без невесты!

Наверное, она имела в виду гоголевскую свадьбу без жениха, когда сбежал Подколесин. Но – не смешно! В такие минуты мою Дульцинею уже не остановит даже великий психиатр Россолимо.

Она, прокричав свой как заученный, записанный на какой-то пластинке монолог, подбирает юбки и хлопает дверью с той стороны! До приезда гостей – два часа.

Жених, заканчивающий свой восьмой десяток (правда, выглядящий на полгода моложе), остается, как в преферансе, без одной. Посиди – подумай!

А речь ее, похожая на речи прокурора Вышинского на сталинских постановочных процессах 30-х годов, звучала приблизительно так:

– Тебе наплевать на меня, на всех, ты сделал несчастной свою жену Иру, меня, наших детей и внуков. Они – в Голландии и плохо учатся!

Не хватало только: «Ты потопил “Титаник”!»

Что верно, то верно – первую жену Иру мы не сделали счастливой вдвоем: моя Дульцинея Лидочка ходила на работу каждое утро нарочно – ноги тянули – под окнами нашей с Ирой квартиры, эта восемнадцатилетняя влюбленная первой любовью девочка, а я, тридцатилетний чужой муж, уже стоял у окна и ждал, когда она возникнет в своих нелепых валенках до колен. Вронский у вагона поезда, тоже смущенный нашей неожиданной любовью.

Так что полвины беру на себя…

Но минуты побежали со скоростью секунд, и я в режиме цейтнота обдумывал – как провести встречу сорок шестой годовщины свадьбы: объявить невесту заболевшей (что правда!) или всем миром надеяться, что она просто задерживается. «Начинайте дуэль без меня!»

С тем и явился я встречать гостей, принимать вороха цветов и извиняться за отсутствие Дульцинеи. А потом, с опозданием, она появилась, но к гостям села как-то боком, и все поцелуи доставались мне. Действительно, эгоист.

А потом весь вечер новобрачные сидели рядышком, почти не общаясь и уж тем более не реагируя на крики «горько!». Какие могут быть поцелуи в таком состоянии – это же, по сути, скорее тризна, а не свадьба. Мы ведь не артисты, а и самые разнародные артисты на тризне не имеют лица!

И я, сколько могу, притворяюсь, что ничего не случилось, читаю на автопилоте:

Быть вместе
Столько лет и дней,
И с каждым годом
Все моложе, –
И ничего-то
Нет трудней,
И ничего-то
Нет дороже!

Про это «все моложе»: все улыбнулись, наверное, потому что молодые не реагируют на русское «горько», как не понимают. Или, может быть, думали гости, в этом возрасте уже не целуются? Успокою вас – целуются!

Вечер удался: пели до часу ночи, жених зарядился и даже плясал на сцене с Любой Успенской, невесту кавалеры приглашали танцевать, и было весело и вкусно. «Отряд не заметил потери бойца». Жених утешился подарком «Муса Моторе» – 20-процентной скидкой на техобслуживание «Вольво».

Дульцинее впору бы принести извинения, но – не дождетесь! Вспомните Сервантеса. Дульцинея была плохая, а Дон Кихот – дурак. Но жизнь продолжается. Редко кто расходится накануне золотой свадьбы. Дай нам, Боже, дожить до нее. И не дай, Боже, нового, ни одного, скандала.

И простим Лидочку – это болезнь. Правда, редкостная – пограничная с ее скверным характером. И, как всегда, прикончу плохое настроение стихотворением-песней: