Нет времени

Поезд шёл, как мы теперь знаем, под откос. Германия в очередной раз проиграла очередную войну, и Хайдеггер оказался «в нацистах» — за злополучное ректорство и партийность. Правда, ректорствовал он недолго (девять месяцев, если быть точным) и на своём посту ни в каких особенных злодеяниях замечен не был, но порядок есть порядок. Пятнадцатого декабря 1945 года Комиссия по чистке направляет Ясперсу формальный запрос на тему возможности оставления Хайдеггера на должности преподавателя — фактически, просьбу походатайствовать перед властями за человека, который, по выражению составителя письма, «был совершенно аполитичен» и «нацистом в обычном смысле слова не является». Ясперс же к тому времени сделал бурную карьеру при оккупационных властях: он — видный антифашист, специалист по «немецкой вине», от него многое зависит. И что же? Ясперс пишет на бывшего друга объективку, где рекомендует отстранить его от преподавания, так как Хайдеггер изрядно провинился по еврейской части: во-первых, в трицатом году недостаточно чётко отвечал на вопросы Ясперса, во-вторых, не дал некоему г-ну Баумгартену положительную характеристику на вступление в НСДАП (хороша вина). Кроме того, стиль мышления Хайдеггера, по мнению Ясперса, является «диктаторским и некоммуникативным» (Ясперс тогда усиленно продавливал свою теорию «коммуникации») — и «пока в преподавателе не произойдёт подлинного возрождения, его нельзя допускать к молодёжи».[232]

В принципе, это был приговор. Тем не менее Хайдеггеру удаётся-таки вывернуться: после всех неприятностей, учинённых по политической линии, он всё же остаётся известным философом, много пишет и даже потихоньку начинает снова набирать вес. При этом ему удаётся избежать унизительной процедуры публичного покаяния за нацистское прошлое, отделавшись общими словами. Ясперс чувствует, что его былой друг-соперник оказался крепче, чем ожидалось, и пытается возобновить «коммуникацию». Шестого февраля 1949 года Ясперс отправляет Хайдеггеру письмо на тему «встретиться и объясниться». Хайдеггер отвечает, достаточно вежливо, но встречаться и объясняться со специалистом по немецкой вине не собирается.

Отныне их переписка посвящена одному вопросу: Ясперс настаивает на встрече и объяснениях, Хайдеггер, сожалея о старой дружбе (Ясперс ему небезразличен), всячески избегает «коммуникации». Последний обмен любезностями состоялся после смерти Ясперса: траурная телеграмма Хайдеггера вдове («В память о давних годах, с уважением и участием») и характерный ответ («Также памятуя о давних годах, благодарю»). Это всё.

Малопопулярный ныне Маркс где-то писал, что анатомия человека — ключ к анатомии обезьяны. Имелось в виду, что сложное и развитое явление в чём-то понятнее, чем простое и малоразвитое: тут уж каждая деталька оказывается «видно, зачем нужна». Если считать немецкого профессора «высшим выражением немца как такового» (а для этого есть известные основания), то предлагаемая нам переписка представляет известный этнопсихологический интерес. Скорее всего, читая эти эпистолы, мы мало что поймём в философии, но зато мы можем что-то понять в немцах. Что, в свою очередь, есть необходимое условие для понимания философии вообще, раз уж она, по выражению Гегеля, «обрела своё место в Германии» — или, по крайней мере, долго там квартировала и набралась «известных привычек».

Итак, полевые наблюдения. Философия для немца — это никакая не «свободная профессия» (как мнится, к примеру, вертлявым и пустым французам), а исполнение определённых должностных обязанностей. Впрочем, как и всякая другая работа: судя по всему, немцы представляют себе любой труд (начиная от забивания гвоздей и кончая поэзией) по образу и подобию чиновных занятий, как службу (пусть даже и «службу у Великого», см. письмо 110). То есть Хайдеггер и Ясперс — это прежде всего чиновники, в высшей степени наделённые молчалинскими добродетелями: умеренностью и аккуратностью (ср. письмо Хайдеггера от 20 декабря 1931 года, где он сравнивает себя со смотрителем галереи, который «следит за тем, чтобы шторы на окнах были надлежащим образом раздвинуты или задёрнуты»). Партикулярное философствование — отшельничество или частный активизм, говорение «от себя лично» — им не то чтобы чуждо, а непонятно.[233] Отсюда, кстати, и карьеризм: то простое соображение, что философствовать можно и не на кафедре, просто не приходит им в голову.

Здесь сказывается специфика «чиновного сознания». Любую работу, кроме этой, можно выполнять «на дому» или «частным образом». Но работу чиновника можно делать только в «присутственном месте» — это, если угодно, дефиниция «бюрократических занятий» вообще. С этой точки зрения Хайдеггер и Ясперс в этом смысле сделали друг другу самое худшее — лишили места.

При этом на то у каждого были очень основательные причины.