Нет такого слова

«Ваше Императорское Величество! Простите, что докучаю. Позавчера я обещал, что более не буду отрывать Вас от скорбных размышлений, но душа не утерпела, – писал смоленский слесарь Сафонов на тетрадном листке, мелкими тесными строчками без полей. – Причина такова. Вчера посмотрел кинокартину “Ленин в 1918 году”, хорошая, худого не скажу, кроме одного. Там в одной сценке людям сообщают, что Ваше Императорское Величество и вся Императорская Фамилия расстреляны. Эта сценка снова больно ударила меня по сердцу. Вот уже двадцать лет народу внушают эту ложную мысль. Предполагаю, как Вам тяжело было смотреть эту кинокартину и слышать эти слова! Примите мое глубокое сострадание, и хочу Вас уверить честным словом: всякий здравый человек знает, что Русский Царь жив, он вернется и возглавит борьбу за лучшие идеалы народа, чему мешают его враги. Врагов народа мы разоблачаем от раза к разу, скоро расправимся со всеми – вот тогда Ваше Величество и окажет себя на Русской Земле, чистой от шпионов и вредителей. В остальном же дела мои неплохи. Вчера купил на базаре шесть штук антоновских яблок, вырезал у них острым ножичком середки, засыпал сахарного песку и запек в печи. Вкусно! Засим остаюсь верноподданный Вашего Императорского Величества – Антоний Сафонов».

Он заклеил и надписал конверт:

Ленинград, Главпочтамт, до востребования, Царю (Романову Н.А.)

Подмигнул сам себе в зеркало.

Ибо это была хитрость. Отвлечь чекистов. Потому что на самом деле он был не слесарь Антон Сафонов, а чудом спасшийся царь Николай. Или царевич Алексей? Он уже точно не помнил.

Он долго писал эти письма и радовался, что хорошо отвлек чекистов.

Но потом за ним приехали на фургоне.

Когда немцы стали наступать, он сбежал из психической колонии.

Однажды по лесной дороге шли два немца с автоматами. Он сидел на обочине, старик в облезлой дамской горжетке и с жестяной полосой на голове.

– Guck mal, Fritz, – сказал один. – Ein russischer Zar!

Фриц плюнул; они пошли дальше.

Через три недели он набрел в лесу на землянку.

Там жила дурочка по прозванию Настасья-царевна.

Она его приняла и называла то папой, то братиком.

Когда наши вернулись, их нашли солдаты. Потом их отправили в разные психические колонии, мужскую и женскую. Сафонов горевал от разлуки, а Настя-царевна нет, потому что была беременна и все слушала свой живот. Она родила мальчика, его забрали в детский дом. Потом в ремесленное.

Лет через пятьдесят с небольшим слесарь дядя Леша Бесфамильный случайно прочитал в газете, что Русская православная церковь не признала царские останки за подлинные.

– Правильно! – громко сказал он и стукнул по газете кулаком, из-за чего бутылка с пивом упала, пиво вылилось и темной пенистой лужицей покрыло фотографию царской семьи. – Не хрен признавать, врут это людям…

Подхватил бутылку и допил из горла.

Значение и смысл этнография и антропология. Наш рулевой

В 1973 году я окончил филфак и собрался в аспирантуру.

Место было – в одном из отделов Института истории СССР, где занимались античными и византийскими проблемами. Собственно, заведующий этим отделом меня и позвал.

Вдруг бабах! – родной факультет мне не подписывает характеристику. Партком факультета не подписывает. Почему? Никто ничего не может толком объяснить. Прихожу к нашему партсекретарю профессору Юшину, и он говорит:

– Что же вы, дорогуша, так плохо изучали политэкономию? Вот у вас по политэкономии социализма – трояк. Нехорошо. А по капитализму – четыре. Если бы наоборот, еще туда-сюда. А так – будет идеологически неправильно вам характеристику давать.

Ясно, что врет. Надо что-то делать или хотя бы понять, в чем дело.

У меня был хороший товарищ, у него отец был крупный историк, академик, член президиума АН СССР. Я набрался сил и попросил у него помощи. Он сказал, что обратится к секретарю парткома МГУ товарищу Протопопову.

Через несколько дней я ему звоню и выясняю, что плохо мое дело. Как раз был пик отъездов в Израиль. Товарищ Протопопов без обиняков объяснил академику: «Вот мы его в аспирантуре выучим, а он слиняет. Еврей ведь по отцу. Тем более что его отец родился в Нью-Йорке». Такой вот неоспоримый довод.

Помню, как я пришел к одному профессору. Говорю: