Инспектор начал чистить трубку с помощью куска проволоки, огрызка карандаша и казенного полотенца.
— Да,— вспомнил Шейнер,— вам прислали со специальным курьером конверт из страховой ассоциации. Он на вашем столе.
Инспектор распечатал его. Длинное досье Фарлоу в основном касалось его деловой карьеры. Один параграф привлек внимание Педли:
Педли отложил досье в сторону и начал рисовать на лежащем перед ним блокноте. Карандаш набросал очертания корабельного фонаря.
Шейнер кашлянул.
— Совсем забыл. Полчаса назад звонил какой-то парень по фамилии Лайкмен.
— Гляйхман?
— Может быть.
— Чего он хотел?
— Он не сказал.
— Понимаешь, Шейнер, Гляйхман— осведомитель нашего главаря, он из конторы окружного прокурора. Со вчерашнего дня на него объявлен розыск. Вероятно, он — единственный человек в Нью-Йорке, знающий преступника в лицо. Я надеюсь, что ты хоть раз поработал своими мозгами и проследил его звонок.
Помощник с треском сорвал целлофановую упаковку с десятицентовой сигары. Его круглые красные щеки расплылись в улыбке чеширского кота.
— Конечно, командир, конечно.
— Тебе известно, где он находится?
Шейнер поднес к сигаре спичку.
— Естественно. Мне удалось задержать его у телефона, заявив, что я поищу вас в уборной.
Педли стукнул кулаком по столу.
— Почему же ты сразу не сказал, дубина? Откуда он звонил?
— Из дома 162, Черримен. Район Маунт-Иден.
— Ты уже проверил адрес в жилищном управлении?
Помощник улыбнулся еще шире.
— Никогда-Не-Ошибающийся-Шейнер, вот как меня называют. Это шестиэтажный, двадцатиквартирный дом. Звонили из телефона-автомата в холле на первом этаже.
Инспектор схватил шляпу, натянул пальто и крикнул:
— Барни!
В дверь всунулась лысая голова.
— Вы звали?
— Собирайся, Барнабус. Мы едем.
— О господи, инспектор. А я только намеревался заснуть.
— Неужели ты не можешь думать ни о чем, кроме кровати?
Пожарный поутюжил ладонью лысину.
—- Именно там я провожу прекраснейшие мгновения своей жизни.
Они помчались по Лафайет-стрит с визжащей сиреной. Когда спидометр показал 70 километров в час, Барни закрыл глаза и страдальчески откинулся назад.
По правилам Педли требовалось уведомить полицию, которая дала бы по радио сигнал патрульным машинам в районе Маунт-Иден. Но инспектору не хотелось действовать так. Если бы копы напали на след Гляйхмана, поднялась бы большая шумиха. Почти наверняка он сообщил бы что-то о Гуче, и прокурор начал бы форсировать события.
Итак, если бы Гляйхман попал на Сентер-стрит для допроса, то информация любого характера, полученная прессой, могла бы помешать Педли напасть на след человека, подкупившего Гляйхмана. С другой стороны, если инспектор встретится ,с ним первым, он начнет действовать прежде, чем полиция узнает имя главаря из газетйых отчетов.
Барни процедил сквозь стиснутые зубы:
— Если Гляйхман действительно живет там, то почему его адрес не был известен раньше?
— Он мог пользоваться вымышленным именем. Или, например, жить у родственников. Вариантов полно. Посмотрим, когда приедем.
Педли припарковался в двух кварталах от дома.
— Спокойно, Барни. Иди за мной, точно прогуливаешься. Твоя форма сейчас совсем некстати.
Интересовавший их дом оказался закопченным сажей зданием, зажатым между фабрикой мороженого и пятиэтажным гаражом. В мрачном подъезде пахло рыбой и капустой.
— Подожди здесь, Барни.
Педли решил посмотреть фамилии на почтовых ящиках, снабженных алюминиевыми пластинками с отштампованными на них именами владельцев: О’Гормены, Мартуччи, Стайнфидды... Никакого Гляйхмана. Правда, на одном ящике притулилась карточка с написанной красным карандашом фамилией:
Педли поднялся по лестнице и прислушался. В квартире 4-а плакал ребенок, а за дверью 4-е царила тишина.
Он постучал. Ответа не последовало. Тогда он достал из кармана конверт. Ему не раз приходилось пользоваться подобной приманкой. Нацарапав на конверте карандашом:
Затем он с шумом сбежал по лестнице и через минуту потихоньку поднялся снова. Но конверт не изменил положения. Если Гляйхман и сидел дома, то вел себя очень осторожно.