Нет прохода

— Милости прошу, не проходите мимо моего дома, мистер Бинтрей, — сказал он. — Сделайте мне честь, войдя в него. В городе справляют один из наших полупраздничных дней — наш стрелковый праздник — но моя прислуга сейчас вернется. Забавно, что вы обратились ко мне с вопросом, как вам пройти к гостинице. Давайте закусим и выпьем, прежде чем вы пойдете туда.

— Благодарю вас, но не сегодня, — сказал Бинтрей. — Могу ли я прийти к вам завтра в десять утра?

— Я буду очарован, сэр, что мне так скоро представляется случай загладить обиды моего оскорбленного клиента, — ответил добрый нотариус.

— Да, — возразил на это Бинтрей, — ваш оскорбленный клиент очень хорош во всех отношениях… но… одно слово на ухо.

Он шепнул что-то нотариусу и зашагал прочь от него. Когда экономка Фохта возвращалась домой, то она увидела, что он стоит неподвижно у дверей и все еще держит в руке ключ, а дверь все еще не открыта.

Победа Обенрейцера

Место действия опять переносится — к подножью Симплона на швейцарской стороне.

В одной из мрачных комнат мрачной маленькой гостиницы в Бриге сидели вдвоем мистер Бинтрей и ma^itre Фохт и держали друг с другом профессиональный совет. Мистер Бинтрей рылся в своем ящике с письмами. Ma^itre Фохт обратил свои взоры на запертую дверь, окрашенную в коричневый цвет, якобы под красное дерево, которая вела в следующую комнату.

— Не пора ли ему быть здесь? — спросил нотариус, меняя свое положение и бросив взгляд на вторую дверь в другом конце комнаты, окрашенную в желтый цвет, якобы под ель.

— Он уже здесь, — ответил Бинтрей, прислушиваясь на мгновенье.

Слуга открыл желтую дверь, и вошел Обенрейцер.

После сердечного приветствия ma^itre'у Фохту, которое, по-видимому, привело нотариуса в немалое смущение, Обенрейцер со сдержанной и сухой вежливостью поклонился Бинтрею.

— По какому поводу меня заставили приехать из Невшателя к подножию этих гор? — осведомился он, опускаясь на стул, который ему указал английский юрист.

— Вы будете вполне удовлетворены в этом отношении еще до конца нашей беседы, — отвечал Бинтрей. — Теперь же, позвольте мне перейти сразу к делу. Между вами, мистер Обенрейцер, и вашей племянницей происходила переписка. Я здесь нахожусь, чтобы представлять собою вашу племянницу.

— Другими словами, вы, юрист, находитесь здесь, чтобы представлять собою несоблюдение закона?

— Удивительный вывод! — сказал Бинтрей. — Если бы только все, с кем мне приходилось иметь дело, были похожи на вас, то как бы легка была моя профессия! Я нахожусь здесь, чтобы представлять собою несоблюдение закона — это ваша точка зрения. Я нахожусь здесь, чтобы устроить компромисс между вами и вашей племянницей — это моя точка зрения.

— Для компромисса должны быть две стороны, — возразил на это Обенрейцер. — Я, в данном случае, отказываюсь быть одной из них. Закон дает мне власть следить за поступками моей племянницы, пока она не станет совершеннолетней. Она еще не совершеннолетняя, и я требую по праву своей власти.

В этот момент ma^itre Фохт попытался заговорить. Бинтрей успокоил его с сострадательной кротостью в тоне голоса и манерах, как будто бы успокаивал любимое дитя.

— Нет, мой почтенный друг, ни слова. Не волнуйтесь понапрасну; предоставьте это мне. — Он повернулся и снова обратился к Обенрейцеру: — Я не могу ничего представить себе подобного вам, мистер Обенрейцер, разве только гранит — но даже и он разрушается с течением времени. В интересах мира и спокойствия — ради вашего собственного достоинства — уступите немного. Дело идет только о передаче вашей власти другому лицу, которое мне известно и которому можно довериться, так как оно никогда не потеряет из виду вашей племянницы ни днем, ни ночью!

— Вы напрасно тратите и свое время, и мое, — ответил на это Обенрейцер. — Если моя племянница не признает моей власти в течение недели с этого дня, то я буду взывать к закону. Если вы будете сопротивляться закону, я возьму ее силой.

Он поднялся на ноги, произнося эти последние слова. Ma^itre Фохт еще раз оглянулся на коричневую дверь, которая вела в следующую комнату.

— Имейте какую-нибудь жалость к бедной девушке, — стал ходатайствовать за нее Бинтрей. — Вспомните, что она совсем недавно потеряла своего возлюбленного, погибшего ужасной смертью! Разве ничто не тронет вас?

— Ничто.

Бинтрей в свою очередь поднялся на ноги и взглянул на ma^itre'а Фохта. Рука Фохта, лежавшая на столе, стала дрожать. Взор его был прикован к коричневой двери, словно силой непреодолимого очарования. Обенрейцер, наблюдавший подозрительно за ним, тоже взглянул в этом направлении.

— Там кто-то подслушивает! — воскликнул он, быстро обернувшись назад и бросив взгляд на Бинтрея.

— Там подслушивают двое, — ответил Бинтрей.

— Кто же это?

— Вы увидите сами.

Ответив так, он возвысил свой голос и произнес следующее слово — одно обыкновенное слово, — которое ежедневно и ежечасно на устах всякого:

— Войдите!