Нет примирения!

Солнце припекает уже сильно, а Григория с толстяком не оторвать от батареи бутылок.

И Даша идет одна берегом-поляной мимо веселых компаний, занявших уютные местечки в тени под соснами и на солнце, у самой воды, где особенно многолюдно. Только никого не знает Даша. И никто ее не приветствует, не зовет к себе.

Вдруг она останавливается.

Впереди под огромной сосной, у кромки обрывистого берега, перед развернутой скатертью с угощениями сидит Александр. И Надя с Димкой. Их друзья… Максим Академик стоя жестикулирует:

— Как сказал выдающийся…

— Готово, Сашка! — раздается из-за обрыва.

И Даша вздрагивает: ведь это кричит Павлик.

Она поворачивает голову и видит его внизу, у воды. В голубой майке, в белых брюках, он стоит в покачивающейся на волнах моторной лодке, причаленной к берегу. А около него толпятся парни и девушки в трусиках и купальниках. Все они, видимо, собрались прокатиться, и Павлик готовится сопровождать их в качестве моториста. Он дает команду, и они, озорничая, начинают осаждать лодку, а Павлик, наоборот, выпрыгивает на песок и зачем-то карабкается на косогор, стараясь побыстрее высвобождать ноги из потока сползающей вниз сухой пыльной осыпи.

Он выскочил, наконец, на поляну прямо перед Дашей.

Может быть, она сама подошла к нему?

Она не заметила этого, но он вырос перед ней на краю обрыва и, конечно не ожидая встретить здесь ее, растерялся, даже сделал шаг назад.

— Упадешь! — вскрикнула она, схватив его за рукав.

Но он выдернул рукав, глядя куда-то в сторону, мимо ее лица, и она тоже оглянулась.

Совсем близко от нее стоял брат. И вся их компания — перед развернутой скатертью под огромной сосной — была тоже совсем близко… Значит, Даша все-таки подошла сама.

Никто не произносил ни слова, пауза явно затягивалась, и Даша сказала:

— Ну, здравствуйте.

— Здравствуй, — ответил Александр и передал Павлику что-то маленькое, похожее на ключ.

Павлик сразу рванулся назад, вниз, словно нырнул в пустоту за обрывом — зашуршала под его ногами галька, заструилась опять пыльная осыпь…

А брат пошел к сидящим у сосны.

Даша засмеялась с показной небрежностью:

— Даже и не поздравите?

Он обернулся:

— С чем?

— Я необидчивая! — сказала Даша. — Вчера не явились приглашенные! Так вот я сама пришла! Вроде хватит ссориться-то. Ну, сколько можно? Ну, случилось, так что же теперь?

— Ах, что теперь? — переспросил Александр. — Слышите? Она необидчивая! Пришла сама! Сделала все, что хотела, не остановилась ни перед чем, а теперь пришла! «Хватит ссориться». А если не хватит?

— Значит, ты все такой же?

— А ты другая? Я спрашиваю: ты пришла к нам сейчас мириться другая? Или, может, решила быть другой? — Он помолчал, она не ответила. — Так чего же ты хочешь?

С берега, от воды, донесся рокот заработавшего мотора, раздался смех. Мотор набрал силу, и послышались шутливо-прощальные возгласы. Должно быть, лодка отчалила и поплыла удаляясь. Но Даша не видела этого — она стояла перед братом, и все, кто был у сосны, в упор смотрели на нее, словно тоже спрашивали: «Чего же ты хочешь от нас?»

Александр больше ничего не говорил, но Даша знала: он мог бы сказать о многом… О том, например, как правильно и хорошо живут они, а она, дескать, неправильно… Или о том, как радостно смотреть на станок, когда он впервые начинает послушно работать…

…А испытала ли ты, Дарья, хоть раз щемящую тоску по любимой работе, а потом — счастье склониться вновь над чертежом?

Да что вообще ты знаешь о счастье?

Необыкновенные книги читает Максим. Механиком скоро будет Павлик. Рядовым рабочим стал вчерашний десятиклассник Сергей. Знакомы ли тебе их радости в жизни?

Ты мечтаешь только вкусно поесть, красиво одеться, сладко поспать! И тебе радостно оттого, что сегодня твой дом просторнее, чем у других… И платье дороже, чем у других… И вкуснее конфеты в серебристых бумажках…

Но ведь завтра, когда все это будет и у каждого, добытое не изменой большой мечте, а собственными руками, о чем тогда прошипит тебе газированная вода, остервенело бьющая в стакан холодной струей? Не о том ли, что ты безрассудно отвергла настоящее счастье, не о том ли, как сделалась нищей при всем своем богатстве?

Ты пришла с насмешкой, решила похорохориться, а видишь, как смотрят на тебя все — сурово и молча, и осуждают, и сожалеют…

Что же ты скажешь всем? Что ответишь брату?

Ничего не ответила Даша, а повернулась и тоже молча пошла.

Только мутной пеленой заволоклись заречные дали, и сама река, и чье-то лицо, вдруг возникшее совсем вблизи. Даша на секунду зажмурилась. А когда открыла глаза, упала слепая завеса, и она услышала встревоженный голос Григория, ухватившего ее за плечо:

— Что с тобой? Обидел кто?

Не ответила ничего и ему, продолжая идти по упругой хвое.

— Да что вам надо еще? — послышался сзади выкрик Григория. — Вот ухожу от всех вас, ухожу, добились?

— Уходит, увольняется! — стал поддакивать курносый толстяк.

Больше Даша не расслышала — остались их голоса за спиной, затерялись в звонких перекликах людей в лесу… Кто-то кого-то звал за цветами. Кто-то просил принести бутылку воды. Длинный парень в тюбетейке объявлял, подняв обе руки: