Нет примирения!

— Сестра бригадирова? Вот встреча! Подождите, я мигом.

И юркнул в магазин.

Авдотья Мироновна лукаво улыбнулась:

— Уже и свидание назначила?

— Да нет… Случайно.

Газировщица погрозила пухлым пальцем:

— Ой ли? И снова наклонилась с доверительным выражением:

— Гляди, с понятием выбирай, голуба, чтоб толковый попался. Как Иван Терентьевич мой. Десятый год живем, а я не нарадуюсь, потому — сущий клад, сущий клад, деловой мужик, — зачастила она, увидев уже идущего Григория.

В ту же минуту вплотную к тротуару подъехал и остановился грузовик. Из кабины выглянул мужчина в зеленой фуражке, горбоносый, с пронзительными, глубоко посаженными глазками.

— Эге-гей! — пробасил мужчина и помахал рукой, сделав какой-то непонятный знак.

Но Авдотья Мироновна поняла его, закивала. Машина поехала дальше. А газировщица сразу начала суетливо свертывать торговлю — сгребать мелочь в кошель, прятать стаканы:

— Конец продаже, граждане, конец, воды нету…

…Даша и Григорий Свиридин пошли по улице.

— Вот как встретиться довелось, — сказал он.

Она молча улыбнулась.

— Хотите мороженого?

Он купил эскимо.

Так же молча улыбаясь, она занялась шелестящей серебристой бумажкой. А Григорий, закуривая, искоса смотрел на лукавую, по-мальчишески подстриженную, стройную девчонку.

— Сядем? — спросил он, когда проходили по скверу мимо фонтана, мимо скамеек.

— А вы не торо́питесь? — поинтересовалась она.

Он махнул рукой:

— Я не активист. Это активисты наши сейчас вкалывают на заводском дворе — лом собирают. И браток ваш там. А я, как видите, гражданин свободный. Говорят: время — деньги. Чем зазря его терять, лучше с пользой…

— Я слышала: строитесь?

— Пристраиваю. Хлопот не оберешься. Вот в «Хозтоварах» был — то одно, то другое…

— Заботливый хозяин.

— Дело нужное…

— Большая семья у вас?

— Вдвоем с матерью. Да сейчас-то и ее нет — к брату в Минусинск уехала. Еще хотите мороженого?

— Нет, спасибо.

— А вы, случаем, тоже не свободная ли гражданочка?

Даша засмеялась:

— Вас сегодняшний вечер интересует или в общем и целом?

— В общем, конечно, лучше!

— Ишь вы какой!

— Я хочу сразу знать, как планы строить.

— Какие же у вас планы?

— Ну, если на сегодняшний вечер… В кино идти с вами! Пойдете?

Она помедлила, потом решительно ответила:

— Пойду!

…На заводском дворе, за красным кирпичным корпусом старой литейки ребята дружно сгребали железный хлам, нагружая тачку.

Только Павлик все время поглядывал на часы. И Максим подтолкнул Сергея:

— Торопится куда-то, что ли?

Сергей шепнул бригадиру, и Александр спросил прямо:

— Спешишь?

— Ладно, — отмахнулся Павлик.

Сергей хлопнул его по плечу.

— Иди уж…

— Вот закончим, и все пойдем!

— Да говорим — иди! — сказал Максим. — Ведь надо?

— Ну, понимаете, — сдался Павлик. — Сочинение писать. Засяду сейчас за сочинение…

Максим ухмыльнулся:

— Только не ври. Еще выдающийся древнеримский поэт Гораций сказал: «Большие обещания уменьшают доверие». Лучше не обещай ни про какое сочинение, а просто исчезни!

— Неисправимый Академик! — засмеялся Павлик. — Ладно, исчезаю!

И он пошел, все ускоряя шаг, а за проходной, на улице, почти побежал. Яркими рекламами заиграл перед ним кинотеатр…

…Горбоносый Иван Терентьевич, сидя за рулем, напряженно смотрел вперед острыми, цепкими глазками. Бегут мимо маленькие домишки с палисадниками, раскудрявленные деревьями заборчики… Заметно раздалась улица в ширину и обезлюдела, далеко от городского центра отъехал «деловой мужик».

На перекрестке, у фонарного столба, стоит человек в телогрейке. Машина подкатывает к нему. Человек садится. Машина едет дальше.

И сворачивает в узкий проулок, пробирается, подпрыгивая, по кочкам засохшей грязи. Останавливается в глухом месте — между серыми заборами, за которыми виднеются железные крыши складов.

Человек в телогрейке соскакивает на землю, приникает глазом к щели забора, свистит. Потом, взобравшись на булыжник, положенный здесь не случайно, начинает принимать подаваемые кем-то с той стороны забора, тщательно обернутые серой бумагой тяжелые тючки.

А Иван Терентьевич, стоя в кузове, спешит их запрятать подальше под брезент, поминутно оглядываясь.

Никого нет поблизости, в необитаемый закоулок загнана машина, но такая, должно быть, уж выработалась привычка у «делового мужика» Ивана Терентьевича — воровато оглядываться…

…И снова мчится машина. Мелькают домишки.

Внезапно на повороте Иван Терентьевич резко тормозит. Высовываясь из кабины, сердито рявкает:

— Дьявол тебя несет под колеса!

На дороге — Павлик.

— Ослеп, племянничек?

Павлик хочет открыть дверцу, чтобы сесть.

— Куда? — опять рявкает Иван Терентьевич. — Не по пути нам! Я еще не домой — на базу.

Он захлопывает дверцу перед самым носом племянника.

И, взвихрив пыль, рывком снявшись с места, начинает вилять кузовом машина, удаляясь от Павлика…

Но ни к какой не к базе, а к собственному домику с верандой, к самой калитке подкатил Иван Терентьевич.