Нет

– Вы не любите, когда с вами поступают жестко, и у вас не раскатывается губа. Не раскатывайте губу на то, что есть у меня, – и я не буду поступать с вами жестко. Теоретически вы мне не конкурент, у нас разные жанры, но на всякий случай я предупреждаю вас: со мной очень хорошо дружить и очень плохо ссориться. Я из тех сабов, которых их топы боятся до полусмерти. Не воспринимайте мои слова слишком лично: я говорю это всем, в ком чувствую потенциального конкурента. А вы все-таки кажетесь мне потенциальным конкурентом – пока не знаю в чем. Поэтому я буду с вами дружить. А вы не будете раскатывать губу. Я думаю, что мы вполне поняли друг друга.

Я тоже.

– Дорогая Афелия, простите, но я не буду с вами дружить. При всей вашей захватывающей искренности – мне неинтересны параноидальные истерички.

Долго ли у них тут несут счет?

Глава 27

…Боже мой, почему в те унизительные и страшные моменты, когда он оказывается мне нужен, у него на лице всегда появляется вот это выражение – такое глупое, что несколько секунд проходит, пока пытается он сделать нормальное лицо и заставить себя разжать губы. В такие моменты я хочу встряхнуть его и спросить: Саша, где брат твой, Виталий? Я один зову его Сашей, даже родители называли его Лисом, хотя могли бы – меня. По праву первородства он отобрал у меня даже это. Еще бы – ему подходит это имя, он хитрый, взрослый, ловкий, ответственный, как они все полагают; богатый, одаренный, красивый, смелый, везучий. Всем этим очень легко быть, когда у тебя на руках нет жены и ребенка. Больного ребенка.

…Мне кажется, что вот в эти унизительные и страшные моменты, когда он сидит у меня в гостиной и говорит мне нечто такое постыдное, такое (он сам так считает, я же вижу по его лицу) глупое, когда он выдавливает из себя просьбу – всегда одинаковую и всегда отвратительную, – я чувствую себя так, как если бы не он передо мной, но я перед ним был в чем-то виноват. Он никогда не поймет, что в такие моменты я ненавижу его не потому, что он опять пришел просить денег, а потому, что мне становится за него стыдно – мучительно, до колик в животе стыдно – изнурительным стыдом за чужого дурака. Мне стыдно за ту – каждый раз новую и каждый раз безнадежную, безнадежно трагичную формулировку, – с которой он называет конкретную сумму: «И знаешь, Саша, мне кажется, что тысяч, скажем, восемь могли бы в какой-то мере все решить. Как ты думаешь, я правильно определяю сумму? Поможешь мне посчитать?»… Или: «Я прикинул, и у меня получилось около шестнадцати тысяч; если честно, то надо бы, конечно, чтобы мы заплатили восемнадцать – покрыть проценты и больше никогда не иметь дела с этими мудаками» – «мы»! как он вставляет это «мы» и как мне становится стыдно за него, за то, что он использует такой гнусный, такой наивный трюк, и особенно за то, что он сам откровенно этого трюка стыдится! Мне стыдно за то, что я как бы проглядел, как бы ничего не сделал для того, чтобы как-нибудь выпрямить его, построить, заставить жить по-человечески.

…Я каждый раз чувствую, что жутче всего в этой ситуации – то, что ему нет до меня никакого дела. Он не понимает, что деньги мне по-настоящему нужны, что не на всех они сыплются с неба, достаются за так, как ему и его приятелям вроде Щ, который даже не поздоровался со мной, когда мы встретились последний раз, посмотрел сквозь, прошел мимо. А ведь иногда мы с ним так хорошо друг друга понимали – когда на какой-то технологической выставке мы стояли напротив витрины антикварной робототехники, я под настоящей травой, а Щ, видать, под чем-то совсем нечеловеческим, хоть и бионным, – потому что повторял все время «Круто, как это круто». Тогда хватал меня за рукав, лез ко мне, как к бабе. А теперь не поздоровался со мной в «Огах», будто я для него – просто хуй с горы, чувак, который для каких-то его друзей записывает драгбионы, черная, неквалифицированная работа, пустой человек… Блядь, попробовали бы они, эти, которые смотрят насквозь и проходят мимо, пять кубов кетамина! Иногда мне кажется, что все настоящие люди, способные на реальные поступки, умерли задолго до моего рождения.