Нет

– Аааа, получилась как всегда. Я Афелия Ковальски, Феееелли, мы, кажется, виделись вчера, но не были представлены. Я в этой же гостинице, третий моооост, шестой этаж. А вы?

– Третий мост, девятый.

Смеется.

– Нет, я про имя.

Господи, какое я убоище.

– Вупи, Вупи Накамура.

– Вы по зоусам, да? Я S,amp;M.

– Да, я посмотрела вчера «Бледный огонь», вы просто прекрасны. Я хотела вам сказать, кстати: чудесный морф.

Опять смеется, потом делает нарочито скучающее личико и тарабанит заученной скороговоркой:

– Да, вам не послышалось, это мои настоящие волосы. Да, я отращивала их всюууу жизнь. Нет, не тяжело. Да, иногда больно. Расчесывание занимает дваааа часа в день, мытье – двадцать минут, сушка – сорок пять минут, стационарным феном – триииидцать минут. Неееет, я пошла в чилли не из-за них. Даааа, спасибо, я знаю.

– Простите, я не хотела…

– Ничего, ничего, все так дуууумают. Вот такой я природный мутант. Можно с вами сесть?

Две юных кисы по соседству ездят вдоль своего стола на стульях – туда-сюда, вытягивают шеи, стараются так разглядеть Фелли, чтобы уж никогда не забыть, толкают друг друга локтями в экстатическом восторге. Вот-вот подойдут и попросят сняться на комм и записать бион на память.

– Кажется, там ваши поклонницы.

– Что же мне делать – по лоооокону им подарить?

Мажет моим паштетом мою булочку, делает официанту знаки – мол, дай меню, кормит крошками рыбку в аквариуме, машет кому-то появившемуся в отдалении у меня за спиной, водит пальцем по программе фестиваля – все одновременно, в золотом благоухающем вихре. Сквозь перламутровые окна в гостиничный ресторан медленно вползает нестерпимо-белое иерусалимское солнце, – и у нее над головой вдруг вспыхивает рыжий нимб, и забранные назад, в две тяжелых косы, огненные волосы охватывает бешеным и прекрасным пламенем. Юные кисы едва не ахают.

– Так значит, вы по зоусам, а? Хорошая тема, мооодная. Говорят, вы даете прекрасный бион. Что вас возбуждает – что они как бы нииизшая ступень эволюции?

Интересно, кто эти «говорят»? Кто успел покатать ее бионы? Неужели кто-то готовится к сегодняшнему показу, а может, чудом ее номинируют на что-нибудь, чем-нибудь наградят? Запомнят ли ее эти юные кисы? Екает нехорошо сердце, выбрось из головы эти глупые мысли.

– Нет, меня возбуждает то, что они оказываются, по моему опыту, естественней в проявлении своих желаний, чем многие натуралы вроде нас с вами.

– А вы совсем натуралка? Ух тыыыы! Ну, нос тоооочно свой. А вот губы?

Кажется, комплимент. Странная у них тут манера делать комплименты.

– Да, это мои настоящие губы. Да, ими удобно есть и целоваться. Нет, они не цепляются за ложку. На помаду уходит пятьдесят азов в год, на увлажняющий крем – шестьдесят азов в год. Да, спасибо, я знаю.

Хохочет так, что роняет ложку, официант мелькает бледной тенью. Могла обидеться. Возможно, и обиделась. Но виду не подала.

– А не раскатываются они в самые неподходящие моменты?

– Пока не замечала.

– Первый рааааз на фестивале?

– И в Иерусалиме вообще. Я недавно в индустрии.

– А раньше что?

– А раньше менеджмент. Я биопсихолог вообще-то.

– Ух тыыыы. То есть самородок-самоучка. А почему не в ванили? Ради биона? Настолько вас лохматые вставляют?

– Настолько же, насколько вас – крюки и плети.

– Хороши мы тут.

– Лишь бы были счастливы.

– Вы тоже из AU-1, да?

– Нью-Йорк – Иллинойс – Калифорния. Город – Кэмбрия.

– Я примерно оттуда же. Как вам работается с Бо? Он, говорят, когда-то был безуууумным революционером, борцом за свободу искуууусства, все такое. Сейчас, мне кажется, он несколько консервативен. Фактически он же делает, ну, почти ваниииль, только что актеры – зоусы. Вас это не смущает?

О, как он весело плывет, расставив коготки, и рыбок ласково зовет на острые клыки.

– Не слишком. Я сама, знаете, не очень радикальных вкусов человек.

– Чего, как вы понимаете, не скааажешь обо мне.

И улыбается так, как будто любить, чтобы тебя подвешивали на дыбе и ножом вырезали на животе каллиграфически-изящный иероглиф «скромность», – это величайшая личная заслуга. Скромняжка такая.

– Не страшно, кстати, вам – все это?

– Страаашно. На этом, знаете, все и держится. Так страшно, что ни о чем не думаешь. Растворяешься. Почти блаженство.

– Не представляю себе.

– А вам никогда не бывало приятно, нууу, хотя бы когда с вами просто ведут себя жестко? В сексе, я имею в виду.

Горячие лапы сквозь ткань блузки, мохнатые уши мелкого-пушного и гладкий неморфированный член. Содрогание оказывается таким явным, что в чашке звякает ложка.

– Нет.

– Хорошооо.

И вдруг наклоняется так близко, что запах духов перебивает запах горячей выпечки. Такое впечатление, что у этой девочки много заученных скороговорок, зато слова она растягивает далеко не всегда: