Нет

— Нежная! Вот как вколю сейчас витамин, узнаете, какая у меня должность. Прилетают тут всякие тоску наводить. Скажу Сурену Тиграновичу, чтобы больше никого не пускал…

— Ладно. Лучше шепни по секрету: мать в город собирается или не собирается?

— Не знаю. Слышала, Клавдия Георгиевна говорила ей: «Поезжайте, мы тут и без вас вполне управимся». А Анна Мироновна вроде сомневается. Тревожится.

— Ну что с ней делать, Тамарочка? Книжки мне нужны. Пропадаю без книжек: пишу, пишу, а все не то получается. Нет шампура. Знаешь, что такое шампур? Железка прямая, жесткая… На ней шашлык готовят. А без шампура какой шашлык? Так — мясо. Разрозненные кусочки.

— И чего вы такой беспокойный с этими записками сделались? Куда спешите? Отдыхали бы. Бюллетень и так оплатят. Скучно — художественную литературу почитайте. У нас в поселке библиотека хорошая, скажите, что принести, я принесу.

— Бюллетень оплатят — это верно, но есть на свете вещи и поважнее денег. Или, по-твоему, нет?

— Есть. Почему нет?

— Признаешь. А что поважней?

— Любовь.

— Любовь? Может быть… может быть… А работа?

— Это, я думаю, смотря какая.

— Работ на свете бывает всего две: полезная и бесполезная. Тамара показала пальцем на хабаровские листочки, сложенные в аккуратную стопку, и спросила:

— Эта полезная?

— Стараюсь, — сказал Виктор Михайлович. — Тем более что другую я сейчас все равно делать не могу.

Он писал:

Человек открывается, как земля из-под снега, — протаиванием, частями: более выпуклое выходит на свет раньше, низинное — позже. Помнить об этом постоянно. Особенно готовя молодых испытателей. Первые успехи часто оказываются вреднее первых неудач, особенно если даются слишком легко. Осторожность, внимательность и сомнение — главные составляющие правильного подхода к делу.

И на другом листке:

Однолинейного прогресса только вперед, только вверх практически не бывает. Прогресс как дыхание: вдох — выдох и снова вдох — выдох. Если опытная машина на первых полетах балует послушанием и миролюбием, бойся ее. Будь настороже и старайся предвидеть, с какой стороны последует удар.

На третьем листке:

Теперь уже никого не надо убеждать, что летчику-испытателю необходима инженерная подготовка. Не столько диплом, сколько подготовка по существу. Перед летчиками с надежно развитым инженерным мышлением надо больше вскрывать дефекты. «Инженерная анатомия» ни в коем случае не должна затмевать «инженерную патологию». Конструкторы свое построят и без нас, нам же их работу судить, а не просто констатировать: это хорошо, вот это плохо. Мы должны возможно точнее прогнозировать, где, почему и когда хорошо может вдруг превратиться в плохо или даже в очень плохо.

И опять в скобках, словно реплика будущему оппоненту:

Знаю, есть негласная тенденция: хорошо бы заменить испытателей автоматической аппаратурой. Слишком «умный» летчик — помеха. Дело испытателя: взлети и сядь. Остальное надо отдать приборам, телеметрии.

Пусть приборы точнее меня скажут, сколько, чего, где, то есть точнее измерят, оценят явление количественно; а кто ответит: это хорошо или не очень хорошо, это удобно, сподручно? Пока речь идет о пилотной машине, качественная оценка не менее важна, чем количественная. И дать ее может только живой человек. Только Я! И нестандартные решения в нестандартных обстоятельствах тоже моя — человека — привилегия.

Хабаров посмотрел на часы. Подошло время очередной тренировки. Он отложил карандаш и взялся за резиновые хвосты. Пока сгибал и разгибал руки, в голову пришла новая мысль: «А не включить ли в книгу подробный разбор каких-то характерных, особо поучительных полетов — удачных и неудачных? Пожалуй, это будет оправданно. Надо только хорошенько отобрать примеры».

И, продолжая растягивать резиновый бинт, Виктор Михайлович начал перебирать в памяти «подходящие» полеты.

Отказ авиагоризонта ночью. Это был каверзный случай. Он еле сел тогда. На следующий полет поставили два прибора, но стало не лучше, а хуже — какому прибору верить, когда возникает разница в показаниях? Казалось, простыми средствами задачу не разрешить. Гениальный выход нашел Севе: «Черт с ним, ставьте третий авиагоризонт, можно будет хоть на «элементарное большинство» ориентироваться…»

Пожар в воздухе. Тоже еле сел. В чем, так сказать, соль того полета? Не сумел вовремя оценить истинной меры опасности. Надо было прыгать. Обязательно надо! А он тянул, и его потом не ругали, его, наоборот, представили к ордену и наградили за спасение материальной части. Но он-то знал — случай вывез. Слепой, безмозглый случай…

Посадка с поврежденным рулем высоты… Сел, управляясь одним триммером. Все дружно ругали. Все говорили: «Повезло!» Он лениво отшучивался: «Дуракам всегда везет». И только Алексей Алексеевич спросил: «До этого полета ты пробовал оценить полную эффективность триммера?» И когда услышал утвердительный ответ Хабарова, аж крякнул от удовольствия: «Голова! Ля тэт травай бьен…»

Кажется, он напал на хорошую мысль — разобрать трудные полеты, ничего не скрывая, ничего не приукрашивая, не щадя себя.