Нет

Полет надо описывать со всеми подробностями, описывать с позиции стороннего наблюдателя… Вот именно, стороннего…

Полеты! Сколько их было за двадцать лет, и какие были полеты! Наиболее трудные Хабаров просматривал теперь словно бы в кино, словно бы они были вовсе не его полетами.

«Самый строгий и самый справедливый судья летчика — сам летчик, если он, конечно, настоящий и если жив», — так когда-то говорил Хабарову Алексей Алексеевич, так потом говорил Хабаров другим.

Виктор Михайлович потянулся за карандашом и записал:

Меньше учить, больше учиться. Испытатель должен поднимать себя, как любят говорить в армии, методом самоподготовки.

Севе уже заканчивал рабочий день, когда секретарь доложил, что пришел Алексей Алексеевич. Севе подумал: «До чего ж некстати», — Вадим Сергеевич собирался пораньше выбраться домой, звонил жене и сказал, что вот-вот выезжает. Но отказать старику Севе тоже не мог.

Уловив мгновенное колебание во взгляде Генерального, вышколенный секретарь, не задумываясь, предложил:

— Может быть, сказать, что вас срочно вызывают в министерство?..

— Нет. Когда я был еще совсем маленьким, вот таким, — Севе показал рукой на полметра от стола, — мама, очень снисходительный и добрый человек, лупила меня и братьев только за вранье. Просите Алексея Алексеевича.

— Тогда, может быть, предупредить, что вы торопитесь?

— Нет. Я сам справлюсь. Просите.

Алексей Алексеевич показался Севсу сильно постаревшим и каким-то усталым. В последний раз они виделись на похоронах Углова, и хотя времени с той поры прошло не так уж много, а вот поди ж ты — подвело старика.

Обменялись обычными приветствиями: «Добрый день». — «Рад вас видеть». — «А вы неплохо выглядите». Севе предложил Алексею Алексеевичу кресло не около письменного стола, а подле низенького журнального. Сам расположился рядом, всячески подчеркивая неофициальный характер их встречи.

В свое время Алексей Алексеевич слишком много сделал для Севса, и Генеральный помнил об этом. Помнил и ту знаменитую коллегию, на которой шел длинный и трудный разговор о неудавшейся машине. Момент был, прямо сказать, критический. Все склонялось к тому, что испытания решат прекратить, опытный экземпляр списать. Было уже сказано много горьких для Севса слов.

Наконец, председатель подвел итог:

— В принципе вопрос представляется мне совершенно ясным. И можно было бы принимать решение, но я только что получил записку от главного испытателя Центра полковника Дуплянского. Алексей Алексеевич просит слова. Заслушаем, товарищи?

И тогда поднялся Алексей Алексеевич. Он говорил сдержанно, тщательно выбирая слова:

— Я прошу всех присутствующих попытаться взглянуть на дело, отрешившись на какое-то время отличных привязанностей и антипатий, отложив в сторону переживания. Человеческая трагедия должна быть рассмотрена здесь в чисто техническом аспекте. Вадим Сергеевич Севе со своим конструкторским коллективом создал не еще один самолет, а принципиально новую машину. Габариты, летно-тактические данные, технология корабля опередили все, что было известно, знакомо и привычно до сих пор. Этого, кстати сказать, никто из выступавших не опровергал. Да, Севса и его коллектив постигла тяжелая, трагическая неудача. Однако причины, насколько удалось установить, не связаны с теми принципиально новыми решениями, которые вложены в конструкцию. Они — результат недостаточной надежности двигателей. Так справедливо ли перечеркивать хорошую идею, а я абсолютно убежден, что идея действительно добрая, только потому, что двигатели по состоянию на сегодняшний день оказались недостаточно надежными? Нужна нам машина такого класса и таких возможностей? Нужна! Говоря «нам», я имею в виду — стране, государству, Военно-Воздушным Силам…

— Что вы конкретно предлагаете? — перебил Алексея Алексеевича заместитель министра, решительно настроенный против злополучного корабля Севса. — Только четко.

— Я предлагаю пересмотреть программу и продолжить испытания, расширив доводочные работы по двигателям. Я считаю, что надо с максимальной осмотрительностью довести дело до логического конца…

— А кто…

Но Алексей Алексеевич не дал перебить себя во второй раз:

— Могу предположить, о чем вы хотите спросить: кто согласится вести испытания? Отвечаю: если эта работа будет мне доверена, я готов принять обязанности командира корабля и рекомендовать вторым пилотом Виктора Михайловича Хабарова, штурманом — Вадима Андреевича Орлова, бортинженером — Василия Акимовича Болдина, радистом — Мамеда Акбашева. С экипажем предложение согласовано. Экспериментаторов мы найдем…

И Алексей Алексеевич не просто испытал ту коварную машину, а довел ее до большой серии. Теперь, спустя время, можно безошибочно сказать: это была самая значительная машина Севса за всю дореактивную эпоху.

— Постараюсь, Вадим Сергеевич, не отнимать у вас слишком много времени, — сказал Алексей Алексеевич и положил руки на край журнального столика. — Пришел просить помощи.

— Можете быть уверены. Все, что в моих силах, Алексей Алексеевич, будет сделано.