Нет

– Как механизмы естественного отбора! – Калиппа выкрикнула заученную с детства фразу так резко, что все вздрогнули и обернулись. Калиппа сияла, довольная собственной сообразительностью. Ади передернул плечами и снова накинулся на Хелен:

– Слышала, да? Так вот дед доказал, что с Ю-4 механизм пошел – из-за панд! Бедненький медведь, такой хорошенький, такой беззащитненький – пятьдесят лет их никто не трогал, пятьдесят – под страхом тюрьмы! Их столько наплодилось, что дед говорит: когда в экспедицию поехали, весь тот район – черно-белый просто, они мельтешат там, как мухи! Ты знаешь, что они из домов воровали? Приходили, устраивали в доме погром, все сжирали и еще уволакивали с собой сладкое; дед говорит, тетка одна рассказала – пришли, а он стоит, печенье жрет и еще весь пакет к себе лапой прижимает! И люди даже ударить не могли их – не то что выстрелить! А через пятьдесят лет – бах! – и включился механизм, и вот тебе: триста человек умерли, а медведь жив!

Хелен уже не ела – она смотрела на Ади, склонившись вперед и вытянув шею; пятна на скулах, пятна на шее – сейчас бы камеру, и мы снимали бы: так смотрят на врага, которого хочется вразумить, и на друга, которого хочется возненавидеть.

– Что? Не нравится? – Ади уже орал стоя, давно отшвырнув палочки и отодвинув от себя еду. – А у нас там было полсемьи! Дед, когда речь говорил на награждении – плакал! Перед камерами плакал! Потому что у него там была двоюродная сестра, племянники, все! Ты понимаешь, что такое Ю-4, ты фотографии в учебнике видела, ты видела, что от людей остается? Я бы посмотрел, как бы тебе это понравилось! Да тебя бы рвало до обморока, ты бы до конца своих дней заикалась! Это же лужа гнили, и в ней глаза, ты видела «Анчар»? Тебе понравилось? А ты знаешь, сколько еще таких механизмов запустится из-за ваших китов, и уссурийских тигров, и шиншилл, хрен его знает, ты не понимаешь: это не мы их защищаем, говорил дед, это они нас побеждают, хитро, обходным путем, они же не могут нас просто перебить – так они нас с нашей же помощью изживают. Дед мой книгу написал, уже тогда отец с ним соавторствовал: «Неестественный отбор», про то, как «зеленые» нас всех приговаривают, про то, что еще пятьсот лет охраны живой природы – и все! Потому что мы – всего лишь один вид, один, Хелен, один, и мы позволяем всей природе развиваться, как она хочет, почему-то считая, что все виды должны бороться за место под солнцем – но только не мы! Ты вообще как, ты вообще представляешь себе? Ты вообще чей друг – людей или, не знаю… или медведей? A?

– Ой, ну только, пожалуйста, Ади, успокойся и перестань на меня орать, а? Я сейчас вообще откажусь продолжать разговор! Что ты мне рассказываешь прописные истины? Мы же все понимаем, что Ю-4 – это чудовищно, да, но иначе мы бы за эти годы не только панду, мы бы всю планету истребили! Мне очень жаль твою семью, но ты пойми, есть неминуемые жертвы в борьбе за сохранение нашего мира, не-ми-ну-е-мы-е!

Ади задохнулся; из присутствующих за столом никто, кроме него и Хелен, не смотрел друг на друга; Гросс почувствовал, что накал спора перешел все мыслимые границы; еще полминуты – и съемочный день пойдет насмарку. Он попытался взять Ади за локоть, но тот не глядя увернулся, описав рукой широкую петлю, и впился пальцами в край столика, и совсем уже по-мальчишечьи, ломко, крикнул:

– Дура!

– Гхм! – сказал Гросс, а до сих пор молчавшая Хана холодно и внятно проговорила:

– На этой прекрасной ноте мы и закончим.

Воздух стал шершавым. Хелен опустила глаза и вилкой рылась в липких селедочных косточках, Ади крутил в пальцах нож и мотал головой, беззвучно продолжал договаривать что-то, шевеля губами. Потом сказал:

– Холокост… Снимаем, снимаем… А на самом деле простите меня, пожалуйста, но только Гитлер думал точно так же, как дед мой. Ресурсы одни, людей много. Вид борется за выживание. Панд жалко, да, евреев жалко. Но мир один, людей много.

– Ага, ага, – очень спокойно сказала Хана, так спокойно, что всем немедленно стало нехорошо, а Гроссу захотелось завыть. Он вдруг почувствовал, что сейчас бросится разнимать актеров, как дерущихся детей; и что дети, кажется, навешают ему за компанию немаленьких тумаков. «Она же израильтянка, господи! – быстро смекнул он. – А с другой стороны – арабка, черт разберет…»

Ади мялся, потом тяжело вздохнул и сказал поспешно, словно ему могли в любой момент заткнуть рот:

– Можно я еще скажу?

– Конечно-конечно, – ответила Хана, как будто она оказалась вдруг официальной распорядительницей всей этой нелепой дискуссии.

– Я думаю, это был тогда, с Гитлером, вопрос – кто первый начнет. Я думаю, что евреи тоже так могли – истреблять всех, кто им мешал. Борьба видов. В Ветхом Завете же они именно так. Но евреи опоздали просто, ну, или не могли в тот период. Но мне кажется – это природа. Вот та природа, да, с которой начали. Которую защищать и все такое.