Наконец, четвертая проблема: продолжать торговлю кожами или ликвидировать дело? В этом вопросе у Морриса никакой новой информации не было. В конторе он так пока и не решился появиться, но понимал, что тянуть больше нельзя, и если бы даже какие-то сомнения на этот счет оставались, вчерашние намеки Майкла звучали слишком зловеще, чтобы о них не помнить. Похоже, что ему придется в офис заглянуть, но что он там будет делать? Права подписи у него нет, и как бы ни старался, подделать ее он не сможет. Так что наличных ему добыть не удастся. А когда наступит критический момент, когда любопытные взгляды начнут обшаривать каждый уголок и следить за каждым его движением, рано или поздно встанут два вопроса, на которые он ответить не сможет. Где мистер Джозеф Финсбюри? И что это за странный визит в банк? Спрашивать легко. А вы попробуйте-ка ответить! Человек, которому подобные вопросы задают — уже кандидат на то, чтобы угодить в тюрьму, да что там! — на виселицу. Моррис постарался прогнать эту мысль из головы и даже отложил бритву. «Итак, у нас налицо: бесследное исчезновение драгоценного дядюшки (как выразился Майкл), а также необъяснимое поведение самого кузена, который перед тем семь лет никаких братских чувств не проявлял. А ведь вероятность судебной ошибки не исключена! Ну уж нет, — мысленно возмутился он, — убийство они мне не пришьют, уж это увольте! Впрочем, откровенно говоря, в уголовном кодексе уже не осталось преступления, кроме разве что поджога, в котором меня нельзя было бы обвинить. А ведь я абсолютно честный, законопослушный человек и не требую ничего, кроме того, что мне причитается. Право — это очень противоречивая вещь».
Придя к такому выводу, Моррис, не закончив бриться, спустился в холл и обнаружил в почтовом ящике письмо, почерк на котором был ему хорошо знаком. «А вот и Джон объявился! Ни раньше, ни позже. Уж он-то мог бы меня пощадить», — с грустью подумал Моррис в явном противоречии со своими же недавними покаянными мыслями, но конверт вскрыл.
«Мог бы и повежливей написать, — заключил Моррис, засовывая письмо в карман и выходя из дому. — Чем я ему помогу? Придется на парикмахера тратиться, сам побриться не могу, такой взвинченный. Где я ему денег возьму? Конечно, ему несладко, но он что себе воображает, что мне тут жареные голуби в рот влетают? Одно утешение, что смыться оттуда он не может. Нехорошо так думать, но ситуация у него, как у покойника. Жалуется? Ха! Он не слышал еще о Денте Питмане! Если бы он влип, как я, тогда бы, может, имел право жаловаться».
Впрочем, Моррис понимал, что его возражения несправедливы, во всяком случае, не вполне справедливы; в душе его происходила борьба. Он не мог не признать, что братец Джон сидит в Браундине в кошмарных условиях, лишенный новостей, денег, постельного белья, общества и развлечений. Побрившись и быстро проглотив что-то на завтрак в ближайшем кафе, Моррис решил пойти на определенный компромисс.
— Бедняга Джон! — сказал он себе. — Он попал в западню. Денег я ему послать не могу, но я знаю, что я сделаю: пошлю ему свежие газеты, это его немного взбодрит. И потом ему проще будет получить кредит, если увидят, что он какие-то посылки получает.
Сказано — сделано. По дороге в контору (куда он, как человек бережливый, отправился пешком) Моррис купил экземпляр дешевого иллюстрированного еженедельника, потом после некоторого колебания, добавил к нему еще несколько изданий. И Джону будет что почитать, и у Морриса совесть успокоится…