Несущие смерть. Стрелы судьбы

Сейчас он, похоже, не замечал ни изумленных лиц воинов, ни перекошенного рта Селевка. Он просто забыл об окружающем.

А когда вспомнил, лицо человека вновь сменилось привычной кабаньей харей и голос сделался гогочущим, как обычно.

– А щенка твоего я все равно достану, Кривой! Будет знать, как старших дразнить…

Подмигнул Селевку. И привычно гоготнул:

– Гы!

Но шахиншах уже не презирал Лисимаха.

Напротив. В этот миг Селевк досадовал на себя. Медяк цена властелину, столь плохо знающему своих соседей…

То, что давило в груди, могло теперь быть разделено на двоих, и это было неимоверным облегчением.

– Брат! – почти прошептал Селевк, не умея заставить себя указать на молчаливую шеренгу павших и зная, что в этом нет нужды. – Тебе не кажется, что здесь не хватает только нас с тобой? Ну, еще Лага…

– А?

Лисимах понял мгновенно. Перевел взгляд на спокойные лица лежащих. Некоторое время молчал, явно размышляя: гыкать или нет?

И ответил серьезно, тихо и скорбно.

– Я бы не прочь быть с ними. Ты? Ну, не знаю… Наверное, тоже не был бы лишним… А Лаг…

Кончик обширного носа забавно вздернулся.

– Что забыл тут египтянин?..

Лисимах умолк. Презрительно сморщился. Встряхнул кудлатой гривой. Одернул львиные лапы, свисающие с плеч на грудь. И вновь стал самим собой. Варваром, похожим на кабана, и нисколько не стесняющимся этого сходства.

– Гы!

Прозвучало, впрочем, не так уж уверенно.

– Гы!

Теперь – лучше.

Но Селевк знал: никогда не забыть ему истинного, лишь на миг выглянувшего из-под привычной маски лица союзника. Лишь сейчас стало понятно, чем прельстил в свое время Божественного этот неотесанный гетайр, кичащийся наглым панибратством и непроходимой тупостью…

– Да ты что, братишка? – хрюкнул Лисимах. – Мне, правду сказать, и сейчас неплохо. Живой царь, понимаешь, лучше мертвого льва, это я тебе, голуба, авторитетно говорю…

Повел плечами, наглядно демонстрируя доскональное знание предмета.

Гыкнул еще раз, уже вполне по-идиотски.

И сменил тему.

– Кстати, Селевк! Дело, похоже, сделано на совесть. И что теперь?

– Теперь…

Шахиншах рад был заговорить о другом. Есть вещи, думая о которых в конце концов сходишь с ума…

– Теперь? Каждому – свое, как договорились! Кассандру – Македония. Мне – Азия. Лаг… сатиры с ним!.. пускай сидит со своими крокодилами. Тебе – Фракия…

– Угу… – кивнул Лисимах. – И Малая Азия. До Тавра. Как договорились…

Негромко было сказано, спокойно этак.

И Селевк понял: Малую Азию придется отдать вепрю. Вместе с проливами, владелец которых издавна держит в руках замок от Европы.

От Греции, где живут настоящие люди, ничем не напоминающие стелющихся в пыли азиатов.

От Македонии, небо которой все еще снится по ночам и манит, манит, манит заблудившегося на восточных дорогах сына своего.

От родимой земли, куда он, Селевк, когда-нибудь обязательно вернется, оставив Антиоху укрепленную и никем не оспариваемую власть над Востоком.

Вернется Господином.

Царем.

Потому что Кассандр – не вечен. А Плейстарх – всего лишь ублюдок, да еще и полуэфиоп, что вообще ни в какие ворота не лезет! А Филипп – не более чем хворый слабосильный мальчишка, наказанный богами за грехи цареубийцы-отца. Куда ему до истинных мужей, хотя бы и до Антиоха, словно созданного для власти над Ойкуменой!

Много ли вообще таких, как Антиох?!

Разве что Деметрий!..

Но у Деметрия теперь нет отца, способного позаботиться о неопытном сыне, и поэтому он не в счет.

А у Антиоха отец есть!

Время героев истекает на глазах, и кто, кроме Селевка, способен позаботиться о величии родины и воплощении в жизнь светлой мечты Божественного?

Не Лаг же, окончательно опустившийся до уровня фараона!

Не тупица же Лисимах!..

Шахиншах Арьан-Ваэджа чуть скосил глаза.

М-да. Лисимах…

Это серьезно.

Впрочем, еще не время думать о таком.

– Разумеется, – согласился Селевк, прервав молчание. – И Малая Азия. До Тавра. Как договорились…

– Вот и чудненько! – заключил Лисимах. – Признаться, давно мечтал о Геллеспонте…

– Разумным мечтам присуще сбываться…

– Угу…

Больше не было сказано ни слова.

Победители смотрели в разные стороны.

Селевк – на север, откуда вот-вот должен был появиться сын, ведущий спасенную конницу.

Лисимах – на запад, словно пытаясь различить далекие отсюда лесистые берега Геллеспонта.

Каждому свое.

Как договорились…

И только на лицах тех, кто лежал, по горло укрытый плащом, победители старались не глядеть больше, словно чего-то стыдясь и не смея признаться в этом.

А зря.

Потому что как раз в этот миг всеми забытый закат посмел, наконец, напомнить о своих правах и несильно вспыхнул, обжигая край непозволительно медлящего с уходом дня.

Алый отсвет пробежал по замершим бледным лицам, ненадолго делая их похожими на живые, и некому было увидеть, как на плотно сжатых устах Антигона появилась, чуть-чуть потрепетала и почти тотчас исчезла ехидная улыбка.

Впрочем, наверное, это лишь пригрезилось.

Ведь всем известно: мертвые не подслушивают. Что им за дело до забот живущих?..

Обман зрения, не больше. Разве не так?

Скорее всего именно так оно и было.