Сумка с деньгами якудза хлопала Йоши по спине, пока он плелся и швырял пригоршни монет нищим, больным черной чумой. Под клеенчатым плащом был спрятан меч цуруги, представлявший собой утешительную угрозу, а почти пустой железомёт упирался в поясницу. На деньги Детей Скорпиона можно было бы купить несколько шикарных комнат в ночлежке Апсайда, но Йоши хотелось спать где-нибудь под открытым небом. Как раньше. В те далекие времена, когда каждый медяк был благословением, а любая еда – удачей. До того, как весь мир сошел с ума.
Он, Хана и Джуру.
Йоши сунул руку под защитные очки и вытер глаза. Воспоминание о жене Шинши, ужас у нее на лице, когда он взял на руки ребенка…
Так он и шел. Мимо беженцев, ютящихся в сгоревших остовах Кигена, по разбитым грязным улицам, среди теней разрушенных Причальных шпилей. Вдалеке слабо проревел моторикша, а ботинки Йоши продолжали шлепать по усыпанному пеплом настилу. Мимо проносились горожане под грязными бумажными зонтиками, из тупиковых проулков таращились голодные глаза. Но клинок, выглядывавший прямо из-под плаща, и дюжина крыс-трупоедов, следующих за ним по пятам, говорили даже самым отпетым сорвиголовам и отчаявшимся, готовым на все несчастным, что этим мальчиком можно подавиться.
Он шагал, опустив голову. С поникшими плечами. Ни о чем не думая. Толпа становилась все гуще. И дети сточных канав, сопровождающие Йоши, постепенно разбредались дальше, пробираясь сквозь кучи останков захлебнувшегося восстания. Он не понимал, куда направляется. Что он сделал. Помнил только лицо женщины, когда взял ее сына из кроватки.
Она уставилась на Йоши так, словно он был чудовищем.
В сознании появился непрошеный призрак. Растрепанная челка, свисающая на темные, влажные глаза. Мягкие губы… И боль, боги, боль в груди…
Кулак сжался под плащом.
Так почему же ему не стало лучше? Почему не ушла боль? Он все еще чувствовал запах крови на своих руках. И слышал голос грозового тигра в голове. Слова, сказанные о мести.
Никогда не смываются…
Джуру остался мертв. И в сердце Йоши по-прежнему зияет дыра. А сестренка? Единственный человек в целом мире, который был для него важен? Он бросил ее одну в окружении разноклановой клики, с тяжким бременем на плечах.
Йоши остановился посреди толпы. Люди давились, проталкивались мимо, продирались вперед, к широкому, вымощенному булыжником пространству. Он понял, что забрел на Рыночную площадь, бездумно следуя по течению. Зеваки и фанатики. Нищие и уличные бродяги. Один или два бусимена среди горожан.
И там, в центре площадки с углублением, окруженной четырьмя почерневшими колоннами, которые были схожи с нависающими глыбами из камня, стояли они. Четверо гильдийцев с огнемётами, в накидках секты чистильщиков цвета девственной белизны в уродливых пятнах отвратительного серого. По полированной латуни бисером стекал черный дождь, горели ужасающие кроваво-красные глаза, на запястьях размазались следы гари.
Йоши надвинул шляпу на глаза: с широких полей водопадом патоки стекал яд. Один из чистильщиков сделал шаг, поднял руки и заговорил.
Когда он читал отрывок из Священного писания «Книги десяти тысяч дней», голос звучал, как жужжание умирающей лотосовой мухи:
Из толпы раздалось несколько хриплых выкриков, в воздух взметнулась дюжина кулаков. Толпа разрасталась, угрожая сбить Йоши с ног. Отчаявшиеся взгляды – как на вощеной бумаге, люди бегут без сна, без еды, семьи голодают, дети плачут. Беженцы с северных фронтов, лица со следами контузий спрятаны за грязными платками. Торговцы нео-тёнины, потерявшие состояние во время беспорядков. Каждого тянет сюда, как мотылька на пламя. Только тут осталось подобие порядка лучших времен.
Даже если это было худшее из всего, что мог предложить сегодняшний мир.
Второй чистильщик развернул свиток из рисовой бумаги, испачканный черными плевками небес.