Нестор Махно

Голодные хохлатые жаворонки вспорхнули чуть ли не из-под лошадиных крпыт. Кроме них — ни единой живой души вокруг. А недалеко ведь села, хутора, и там Новый год только что встретили. Солнце буянит, снег скрипит, искрится, и степной воздух — хоть пей! Но кто там притаился за голыми деревьями? Немцы-колонисты? Может, грабители? Да это же корявятся старые сушины!

— Что ж он, чуешь, не дал нам сопровождения? — мягко спросил Иван Довженко, кубанский казак, одногодок и приятель Билаша. — Батько называется. Сам обкакался, а вы лепите в кучу атаманов и подставляйте бока под пулю.

Беззлобный тон никак не вязался с тем, что говорил Иван. Разве что прорывалась горечь.

— Проверяет, годимся ли в дело, выскочки, — отвечал Виктор, кривя в усмешке правый угол губ.

— Урожай будет отменный! Глянь, сколько снегу намело, — радовался Долженко.

Его спутник, однако, продолжал жестко:

— И правильно поступает. Многие рвутся верховодить. Вот Махно и швыряет нас лопатой в топку, а сам поглядывает: уголь или порода?

Билаш приехал из родного села в Гуляй-Поле два дня тому. На станции полупьяный комендант-грузин в черной шелковой рубахе спросил:

— Ты кто? Куда путь дэржишь?

Объяснились. В здании пахло махрой. Какие-то полураздетые люди курили, спали вповалку на каменном полу, другие перевязывали раны. Играла гармонь, пили самогон из чайника и тут же отбивали трепака.

— Он тачанка. Садысь и мчи, — предложил комендант.

Прикатили в штаб, где в большом гостиничном зале стояли, суетились караульные, вестовые. Женщина подскочила:

— Верните сына с позиций! Один он у меня!

В углу кричал в трубку телефонист. На дверях мелом: «члены штаба», «нач. снабжения», «начальник штаба». Им оказался Алексей Чубенко. Познакомились. Билашу приглянулся этот неторопливый, аккуратный (на столе все стопочками разложено) командир. Вошел Федор Щусь в бескозырке, сел, тоже без церемоний, стал расспрашивать, рассказывать о себе. Сразу видно: свои хлопцы.

— Хату мою сожгли, — проронил Виктор печально.

— А про нашу Дибривку слыхал? — повысил тон Федор. — Пятьсот дворов тю-тю. Мы все тут погорельцы. Нам все нипочем!

Чубенко позвали к телефону. Воротясь, он сообщил взволнованно:

— Батько едет! Из Екатеринослава.

— Ну что там? — Щусь вскочил, а начальник штаба только рукой махнул.

Билаш понял: не зря шептались встречные — разгром! И тоскливо стало. Хотелось же спокойно потолковать, присмотреться. Каков он — Махно? Еще выгонит взашей! Всякое болтают. Шутка ли, держит в узде войско белого генерала. Да и народец вокруг лихой, палец в рот не клади.

За окном послышался топот коней, звяканье сбруи, разноголосье. Виктор напряженно подтянулся. Враз стало тихо. Только резкий тенорок о чем-то спросил, ему ответили. Распахнулась дверь, и вошел широкоскулый, ниже среднего роста военный в желтых офицерских сапожках, галифе и драгунской куртке с петлицами. Быстрым колючим взглядом он окинул присутствующих и, нахмурив брови, уставился на незнакомого Билаша.

— Это тот, Батько, что обещал высадить десант из Кубани, — едко доложил Федор Щусь. Его словно подменили. «Был бы хвост, — подумал Виктор, — уже б завилял».

— А-а, сволочь, обманул! — сказал Нестор беззлобно и протянул руку. Она была жесткая, короткопалая. Глядя в черные, широко поставленные глаза Билаша, Махно определил: «Этот заискивать не мастак».

Виктор же прямо кожей почувствовал, что перед ним хожалый клинок, клятый и мятый — свой брат. Без всяких околичностей Батько принялся рассказывать о походе на Екатеринослав:

— Взяли его хитростью. Сашка Калашников, молодец, посадил людей на рабочий поезд, и отправились через мост. Петлюровцы не заметили подвоха. Когда опомнились, было поздно. Потом красные нас предали и расстреливали удирающих, словно уток на взлёте.

Махно сообщал подробности, а Билаша поразило, что говорилось все это безжалостно, без дрожи в голосе и растерянности. Ну было и было. Что теперь размазывать сопли? «Молодец, — решил он. — Такого лишь баба с косой остановит».

Между тем Нестор был потрясен случившимся. За короткое время второе тяжелое поражение, и, как каждому азартному бойцу, ему не терпелось снова броситься в атаку, доказывать и доказывать свою силу и ловкость. Но сначала пусть другие попробуют, чтоб не задирали носы.

— Поезжай в те края, возьми Павлоград, и только! — приказал он начальнику штаба.

— Прямо сейчас? — не возражая и не уточняя обстановки, спросил Чубенко. Чувствовалось, что его вес легковат для такой должности.

— А чего ждать? Слышал, с севера сунет Красная армия? Вроде Белгород уже заняла и прет по нашей земле. Может, соединимся?

Предложение было неожиданным. Все, кто был в штабе, молчали. Зачем же брататься с теми, которые предают?

— Нас обложили со всех сторон, — продолжал Махно, — С востока и юга белый генерал Май-Маевский. С запада немцы-колонисты и петлюровец Самокиш. А люди к нам вот-вот валом повалят. Где оружие взять?

Опять молчание.

— Только у красных. Согласны?

Тут уж Чубенко и Щусь, и Алексей Марченко, что зашел в штаб вместе с Семеном Каретником — все закивали.

— Тогда марш в столовую!