Нестор Махно

«На яку таку рубку?» — недоумевала Евдокия Матвеевна в страхе. Ее сменял у постели больного брат Савва, недавно выпущенный из Александровской тюрьмы, того — Петр Лютый или Григорий Василевский. Поилй Нестора крутым настоем зверобоя, чаем с малиновым вареньем, подметали в хате только веником из полыни-чернобыля, и сегодня полегчало.

— Батько, наши пригнали вагоны с оружием! — радостно сообщил Лютый. — Теперь держись, вражина! Прибыли даже пироксилиновые бомбы!

— Где хапнули? — слабым гоЛосом спросил Махно. — Петлюровцы вроде не обещали.

— Да ты же знаешь Сеню Миргородского как облупленного. Он и у сатаны из зубов выхватит. Когда грузили винтовки, заметил в складе кучу взрывчатки. Но не подступишься, казаки зверем глядят. Занес две бутыли самогона. Пей, хлопцы! Вот так хабарь!

— Семен далеко?

— Дома. Всю семью испанка завалила.

— Зови. Хочу подробности услышать.

— Может, завтра? Поспи лучше.

— Не-ет. Зови.

Миргородский был памятен ему по событиям годичной давности. Им тогда поручили «разгрузить» Александровскую тюрьму, такую знакомую паршивку. Послушали арестантов и… разошлись ни с чем. Не явился, видите ли, член ревкома, будущий председатель местной чеки. Нестор возмутился: «Разве может быть что-то более важное, чем дать людям свободу?» Он уже тогда полагал, что тюрьмам не место на земле.

Потом прибыл с севера целый эшелон — первая красногвардейская группа «помощи украинским рабочим и крестьянам в борьбе против Центральной Рады». Это за четыре месяца до прихода немцев. В столыпинских вагонах, кроме того, привезли генералов, полковников царской армии, полицейских, прокуроров — более двухсот человек. Их судьбы вручили фронтовому суду. Председателем избрали Махно, секретарем — Сеню Миргородского. Дали дела: «Читайте и быстро решайте. Времени в обрез!» — «Как, не видя людей?» — гневно спросил Нестор и стал вызывать бедняг по одному.

«Зачем их припёрли? — пожимал плечами Сеня. — Хотят спрятать грехи? Чтоб родные не выли? Нашими руками жар загребают?» Махно смотрел на него с любопытством: слишком въедлив этот левый эсеришко, как тюремный клоп! «Обратите внимание, — продолжал Миргородский, стуча пальцем по протоколу, — человека схватили без оружия. И того тоже. Нашли контру! Они попались по доносам гадов, которые под шумок сводят личные счеты. Эх, большевички — железная метла. Исколбасят они публику ой-йо-йой. Попомните мое слово. Надо выпускать, Нестор Иванович!» Многих освободили. Но было и другое. Допрашивали полковника. Он ничего не скрывал, ни о чем не просил. Когда выводили, крикнул: «Да здравствует Государь император Николай Александрович!» — «Враг, а красив, — заметил Сеня. — Со смертью за ручку. Мне бы его мощь!»

Вот такого живчика ждал Нестор. Он уже вздремнул, попил крутого настоя зверобоя, заботливо поданного Евдокией Матвеевной, когда вошел Миргородский. Лет тридцати, молодцеватый, в дубленом полушубке, он так и стрелял по сторонам темными воловьими глазами. «Еврей или хохол — сама бабка-повитуха не разберет, — прикидывал Махно. — Скорее всего, гремучая смесь».

— За оружие спасибо, — сказал. — А руки не подаю, чтоб не заразить. Как там Екатеринослав?

— Слоеный пирог, Батько. Полмоста через Днепр держат петлюровцы, а с другой стороны торчат большевики. Намыкались с вагоном, — Семен присел. — В центре австрийцы, по бокам добровольческий корпус. Ни-ичего не поймешь!

— Слушай, по силам взять Екатеринослав?

Миргородский призадумался.

— Ежели с кем-нибудь снюхаемся, — ответил. — Пока там неразбериха. Ранняя пташка росу пьет.

— Говори яснее. С большевиками, что ли?

— Только с ними!

— Почему, Сеня?

— Железные пройдохи!

Когда Махно чуток поправился и, захваченный замыслом взять губернию, созвал в Гуляй-Поле большой митинг и начал там сначала тихо, потом все пуще распаляясь, говорить поверх тьмы голов, что качалась, любовно смотрела на него (а где-то по восставшим селам тоже ждали его появления и слова), когда он кидал ей призывы к борьбе за землю и свободное от любой власти житье, и масса открывала рты и вопила восторженно, уже не слушая его, — он чувствовал и знал наверняка, что это не ОДИН говорит, а поверившее в него, вот. оно, многоликое существо, плотью от плоти и душой от души которого он теперь стал. Батько лишь внятно выражал то, что ОНО давно жаждало и чего вместе с ним алкало. Что могут поделать с ЭТИМ все Ленины, директории, Красновы, Вильгельмы и прочая? Кто они такие? Хай ученые-переученые, генералы, министры, комиссары, пусть даже колдуны индийские прибегут — все они есть и будут чужаками для слитой в едином порыве массы гуляйпольцев, а скоро, глядишь, и екатеринославцев, и всех украинцев!

Вместе с тем Нестор с тревожной радостью ощущал, что ТЫСЯЧЕГОЛОВОЕ жаждет и его женитьбы. Ему уже не раз, настойчиво и в шутку, напоминали об этом. Он и сам давно искал ту, что нужна Батьке. Нашел, да не давалась, и это было странно, глупо, даже дико! Вроде она тоже чужая, как те фокусники. А может, и правда посторонняя? Почему бы и нет? Чьей саженью измеришь потаенное родство?