Нестор Махно

Директор музея древностей, магистр русской истории Яворницкий съел крохотный кусочек сала с луком, запивал чаем и перелистывал томик писем Пушкина. Посетителей здесь давно не было, обслуги тоже. Никто Дмитрию Ивановичу не платил ни копейки, а он каждый день приходил в это белое с колоннами здание при австрийцах, петлюровцах, добровольцах, красных и теперь — при махновцах. Его дело превыше всяких смут, партий, властей. Оно, полагал Яворницкий, вечно. Лихолетье, однако, угнетало, и как-то нужно коротать время и успокаивать душу.

В нижней части Екатеринослава, у Днепра, изредка бухало, шальной снаряд мог прилететь и сюда. От этого становилось зябко, да и не топили давно. Хотя люди вон ходят себе по улицам, даже дети бегают. Недавно повстанцы облили керосином и сожгли обе тюрьмы. Говорят, уголовники ух как радовались. В храме разбили окна, и хотелось забыться в розысках, что ли, давно минувшего. Такой доступной и утешительной стала для Дмитрия Ивановича редкая история Бронзовой бабушки.

Фаворит Екатерины II Потемкин, чтобы польстить благодетельнице, заказал немецким мастерам ее статую. Императрица как раз готовилась отправиться в полуденные края, намереваясь заложить новый город у днепровских порогов. Там и должны были установить ее изваянный лик. Но скульптуру отлили на год позже. К тому времени приспела война с турками, фельдмаршал Потемкин уехал и неожиданно скончался. Статуя осталась в Берлине и была выставлена для продажи с аукциона. Случайно ее увидел и купил Афанасий Николаевич Гончаров, в имении которого однажды побывала Екатерина II. Он хотел водрузить памятник во дворе, но тут и царица померла. Случайность? Снова? Павел I не любил мать, и, дабы не навлечь на себя его гнев, Гончаров не исполнил задуманное. Статуя долго валялась в пренебрежении.

О ней вспомнили, когда внучка Афанасия Николаевича Наташа стала невестой Пушкина и на свадьбу потребовались деньги. «Дедушка выдает свою наложницу замуж с 10 ООО приданого, а не может заплатить мне моих 12 ООО и ничего своей внучке не дает», — огорченно писал поэт. Что оставалось делать? Гончаров предложил продать Бронзовую бабушку на переплав. Легко сказать. Это же лик венценосной особы! Потребовалось высочайшее разрешение, и Пушкин, хочешь не хочешь, вынужден был обратиться за помощью к шефу жандармов, командующему императорской главной квартирой графу Бенкендорфу. Но как объяснить столь щекотливое желание частного лица потревожить память императрицы?

Поэт-жених сообщает, что «колоссальная статуя… совершенно не удалась и так и не могла быть воздвигнута», что она просто уродлива. Разрешение на переплав дали. А где же деньги? Пушкин спрашивает невесту: «Что поделывает Бабушка — бронзовая, разумеется?» Через некоторое время из Болдино: «Как идут дела и что говорит дедушка? Знаете ли, что он мне написал»? За Бабушку, по его словам, дают лишь 7 ООО рублей, и нечего из-за этого тревожить ее уединенье. Стоило подымать столько шума! Не смейтесь надо мной, я в бешенстве. Наша свадьба точно бежит от меня».

Читая эти письма, Яворницкий вздохнул, почесал за ухом. Вот оно: личное и государственное, воля и неволя. Как причудливо переплелись! Бронзовая бабушка всё лежала неприкосновенно, до поры до времени храня свои, видимо, роковые задатки.

В одном из писем (историк прочел это по пути) Пушкин замечает о польском восстании: «Но все-таки их надобно задушить… Для нас мятеж Польши есть дело семейственное, старинная, наследственная распря».

Дмитрий Иванович раньше не встречал этих строк и был поражен. «Екатерина II уничтожила Запорожскую Сечь, — думал он. — Тоже «дело семейственное»? О какой же тогда свободе пел поэт? Ох, смутное, переменчивое понятие! Вот и махновцы бьются за нее, грабя состоятельных граждан. У меня, старика, забрали шубу последнюю и галоши».

Повалил снег. Яворницкий выглянул в окно. Каменные степные бабы во дворе побелели, как и тысячу лет тому, когда зябли на глухих курганах. Стоят! А рядом с ними… закопана Бронзовая бабушка. Еще утром там выделялось глиняное пятно. Теперь уж и следа не осталось. Мог ли вообразить такое Пушкин?

Неприкаянная Бронзовая бабушка никак не покидала поэта. Они переехали на новую квартиру, и последний раз Пушкин упоминает о ней не без раздражения: «Мою статую еще я не продал, но продам во что бы то ни стало». Уже ее осмотрели художники-академики, найдя цену слишком умеренной, и Наталья Николаевна искала покупателя, написан был «Медный всадник» с первым героем-анархистом Евгением, а избавиться от рокового кумира не удавалось. Яворницкий искал в письмах каких-либо упоминаний о нем после 1833 года, но их не было до самой гибели Александра Сергеевича.

Тут в дверь музея постучали. Обеспокоенный директор пошел туда. С добром сейчас почти никто не являлся.

— Кто там?

— Скорее пускай! Батько Махно прибыл!

— Вы не шутите?

— Давай, побачыш!

Он отворил. На крыльце действительно стоял Махно в полушубке и каракулевой папахе. Щеки запали, глаза блестят.