Потому вместе с товарищем Захаровым (агентом Льва Голика) он уговорил членов губкома и получил добро на устранение Батьки. Когда гости будут отравлены, но еще живы, их развезут по домам. Для этого выделили Азотова, Иванова, Семенченко и Азархова. Днем уж всё можно свалить на коварный тиф. Люди мрут сотнями. Попробуй разберись!
Но как только Полонский ушел, Махно подозвал Семена Каретника.
— На именины Мишка кличет. Ох, глупым пахнет. Что посоветуешь?
— Берегись, Батько. Уконтрапупят!
Нестор Иванович призадумался. Полонский — видный вожак, и явных доказательств против него маловато, и медлить нельзя. Один раз уже почти все изменили, когда распоясался Троцкий. Покрутились, перевертыши, в большевистском ярме… Сашка Калашников, Билаш, Вдовыченко… да многие. Василь Куриленко до сих пор там… Прибежали назад. Мишка тоже приткнулся без радости: «Ты до моих убеждений, Батько, не касайся. Большевик я!» Но фактически-то предал звезду. «Он что, лучше моих «орлов»? — размышлял командующий. — Точно так же, сволочь, переметнется назад. Как говорит бывший матрос Щусь, а Полонский тоже из них, «даст гудок к отвалу и обрубит концы». Хай же будет урок для всех слабодушных падл!»
— Гаврюша, бери полуэскадрон, — приказал Махно начальнику личной охраны Трояну. — Поступаешь в распоряжение Каретника. Пошли!
Втроем они направились в коридор гостиницы. Там Батько тихо велел Семену:
— Всех, кто будет у Полонского, жену и его самого арестовать. Коньяк, вино взять на анализ. Дом незаметно окружить, слышь, Гаврюха, чтоб муха не пролетела. До утра кто заявится — тоже забрать в контрразведку. Ясно?
К ним подошел Василевский.
— Я могу помочь?
Махно мрачно взглянул на него, не любил, когда лезли не в свое дело. Но тут был особый случай, и адъютант открыто показывал преданность.
— Иди с ними, — разрешил Батько, резко махнув рукой. Каретник понял этот жест по-своему.
На днях в контрразведку поступил донос на преподавателей гимназии, где директором была старуха Степанова. Перечисленных в анонимке арестовали, начали допрашивать. Присутствовал и Нестор Иванович, слушал, покусывая губы. Жена просила его (Галина жила с ним в гостинице «Астория» и заведовала школьным сектором реввоенсовета), чтобы напрасно учителей не преследовали. Но Степанова, клятая старуха, явно из любви к своим питомцам, которые теперь, волчата, служили Деникину, принялась костерить анархистов на чем свет стоит, в том числе и Махно. Не вмешиваясь, он терпел, терпел, а потом ушел, напоследок вот так же резко махнув рукой. Степанову с коллегами порешили…
А у Полонских жарились куры и на столе уже стояли запотевшие бутылки коньяка, мадеры. В дверь постучали. Михаил открыл, впустил гостей и выглянул в коридор.
— Где же Батько?
Каретник с Василевским, не раздеваясь, направились в комнату. За порогом топтались Троян и Марченко.
— Скоро будет, — отвечал Семен, вынимая наган. — Всем стоять. Иначе — пуля!
— Ой, да что вы, мальчики? — изумилась голубоглазая жена Полонского, актриса зимнего театра. Она еще не опомнилась от родов и страдальчески смотрела на гостей.
— Может, перепутали адрес, а?
Говоря так, она увидела, что любимому связывают руки. В квартире были еще председатель трибунала Екатеринославского полка Вайнер и командир батареи, анархист Белочуб. Их разоружили.
— Что происходит, мальчики? Не с ума ли вы сошли? — со слезами вопрошала актриса, далекая и от войны, и от политики.
— Следуй с мужиками, — велел ей Каретник.
— А как же кроха?
— Пока останется тут.
— С кем же? Кто молочко даст? Нет, я ее возьму!
— Не мучь ляльку. Скоро возвратишься, — успокоил ее Троян.
Пока выходили на улицу, в темень, середняк из-под Мариуполя Белочуб смекнул, что крепко запахло жареным, коль и бабу загребли. Пришьют и отчество не спросят. Контрразведка явно что-то разнюхала. Как и многие теперь, он не прочь был подружить с большевиками. А что терять? Не кулак, не буржуй. Привалит Красная Армия, и конец вольнице. Скажут, этого не трогать, он помогал разлагать махновщину изнутри. Вот и на вечеринку его же не зря пригласили, хотя тайны пока и не доверяли. Неужели конец?
— Слухай, Семен, — сказал Белочуб просительно, — ты же меня знаешь, как облупленного. Я же старый анархист. Попал к ним случайно, выпить чарку. Отпусти, а?
— Там расскажешь, — неопределенно процедил сквозь зубы Каретник. Арестованных посадили на дрожки, повезли. У Днепра зачем-то остановились.
— Выходи! — приказал Семен.
— Не смеете без суда и следствия! — возмутился Полонский. Его стащили с дрожек, другие сами попрыгали на землю. Их повели к обрыву.
— Пантелей! — позвал Каретник Белочуба. — Бегом сюда! — и как только тот отделился, прогремели выстрелы. Трупы раздели, сбросили в воду. Пантелей молча помогал.
— Молись, дурак, — сказал ему Семен по пути к дрожкам. Белочуб перекрестился.
— Да не на меня, чучело гороховое. На портрет Кропоткина!