— Так что ж вы сидите? Бердянцы! Идите на вокзал. Каждый получит полмешка зерна. Но это не выход. Налаживайте связи с селом, меняйте то, что производите, на сало, муку.
Нестор Иванович с болью чувствовал слабину своей и в целом анархической позиции. Легко в книжках, газетах писать о социальной революции. Но как ее на практике «углублять»? Волин, Аршинов, другие теоретики говорят о «свободном творчестве масс». Что это такое? Вот они, бердянцы, ждут простой и понятный ответ. Где поменять железное ведро на картошку, если тебя ограбят на первом же перекрестке? И опять всплыли-вспомнились жесткие слова кремлевского «бога» Ленина: «Анархисты сильны мыслями о будущем. В настоящем они беспочвенны, жалки». Он что, вождь, лучше знает ответ? Да ни хрена он не знает. Навязывает вековую власть. Только под новым, большевистским соусом. Нагло врет или заблуждается — это не важно. А мы замахнулись на сам фундамент, на устои. Да, где Чубенко?
— Я готов, — доложил Алексей.
— И последнее, — сказал Махно на митинге. — Сейчас мы взорвем тюрьму. Все желающие могут взять кирпич для строительства хат и сараев.
Шофер дал газ. Чихая и дымя, автомобиль поехал по набережной. Михаил Уралов вскочил на подножку.
— Видишь песчаную косу, Батько? — матрос показал в сторону моря. — Она тянется на двадцать верст. Там был Варшавский арсенал кадетов. Они отступали, мы за ними. Слышим: задрожала земля под ногами. Колоссальный взрыв! И еще один, еще. Ужас!
— Мухоморы, зачем допустили? — возмутился Махно. — Это ж наше оружие пропало!
— Бес попутал, — оправдывался Михаил. — Кто виноват — не разберешь. Все палили из винтовок, пушек. Трупы беляков и счас прибивает волной к берегу.
— А осталось что-то?
— Навалом, Батько. Миллионы патронов, тысячи снарядов, английских мундиров и автомобили, даже новый аэроплан. Не желаешь взлететь?
— Ну ты и балабон! — усмехнулся Нестор Иванович.
— А вон знаменитая канава! — тыкал пальцем Уралов. — Чтоб не перепились бойцы, мы вылили сюда весной тысяч три-идцать ведер отличного вина! Мужики, лежа, хлестали и плакали от обиды.
У тюрьмы остановились. Старый каторжанин пощупал кирпичную кладку, постучал по ней кулаком.
— Эти цитадели рабства нужно стереть с лица земли. Навсегда!
— А куда ж ворюг? — вытаращил глаза Михаил.
— Матёрых… в расход по решению Совета. Вшивари… пусть говно возят. В камерах никого нет?
— Проверили, — отвечал Алексей Чубенко.
— Ну, тогда приступайте.
Все, кроме подрывников, спрятались за домом поодаль. Тут же беспокойно переговаривались, зло поглядывали на махновцев жители близлежащих хат. Один за другим грохнули взрывы. Кое-где зазвенели, падая, стекла. Но улице клубами погнало пыль, гарь.
— Что ж вы творите, а? — причитала толстая тетка в синей шляпке. — А если стены у меня лопнули? А потолок? Хто ремонт оплатит?
— Успокой эту квочку. Дай денег, чтоб не визжала, — сказал Махно Уралову. — Останешься комендантом. Пошли смотреть.
На месте тюрьмы лежала груда кирпичей, досок, бревен, и к ним уже ехали на подводах шустрые бердянцы. Эта их торопливость неприятно задела Батьку. «Вот так бы новую жизнь строили, как рушим старое, — подумалось с огорчением. — А тяпнуть на дармовщину мы бегом!» Он постоял у развалин, представил, сколько мук погребено под ними, сколько надежд, слез.
— Чисто сработано? — поинтересовался 4 убенко, отряхивая руки.
— Дурное дело не хитрое, — буркнул Махно, и лицо Алексея вытянулось от удивления.
— Может, что-то не так?
— Да нет. Поехали обедать.
В гостинице за банкетным столом Батько предложил назначить комендантом Бердянска Михаила Уралова. Никто не возражал. Все понимали: разговоры о вольных советах хороши, но без власти, хотя бы временной, не обойтись.
Распределив оружие и крепко выпив, гости переночевали, отправились в Мелитополь. Там тоже после митинга взорвали тюрьму. К вечеру прибыли в Большой Токмак. В сквере увидели памятник Александру II из темно-муругого мрамора. Скульптор постарался: лик императора, высоколобого, усатого, в мундире с эполетами, дышал холодной силой и благородством.
— Освободитель! — то ли с иронией, то ли с почтением сказал старичок, что вертелся поблизости, по виду купец или учитель.
— А вы не родственничек ему? — ласково спросил Лев Голик, начальник контрразведки армии.
— Ну что вы? — полыценно замахал ручками старичок. — Куда мне? И к швейцару-то в Зимний не допустили бы! Александр Николаевич крепостное ярмо аннулировал!
Махно слушал, нахмурясь. Для него этот памятник был лишним напоминанием о судьях, полиции, сытой бюрократии.
— Ярмо, говоришь? — зыркнул он на старичка. — Аты сидел в царской тюрьме?
— Нет. Как можно!
— Тогда и не пой гимны. Волю мы не желаем получить ни от царя, ни от Ленина, ни от черта! — изрек он сурово.
Дедок изумленно вздохнул и стоял с открытым ртом, потеряв дар речи. «Что же это за публика? — соображал. — Налетели, как вихрь. А язык-то наш».
— Чубенко, закладывай пироксилин, — приказал Махно. — Ишь ты, рабство он аннулировал!