Нестор Махно

— Дозволь мне, — выступил вперед, наверно, командир «продачей» — худой, долговязый, лет сорока, в вылинялой косоворотке и мятых штанах. — Я, товарищи, столяр из Смоленска. Слыхали, небось? У нас там дети мрут от голода, как мухи. То же в Москве, Питере, на севере. Без вашего хлеба нам хана! — он рубанул широкой ладонью по воздуху. — За что же арестовали?

— А кто это у вас еще? — указал пальцем Гавриил Троян. — Тоже русаки?

— Нет, латыши, китаец, мадьяры.

— У них тоже голод?

— Чого ж мы повынни давать даром? — встрял в разговор дед из толпы.

— Где же взять, как не у братьев-славян? — повернулся к нему столяр. Глядя на него, Махно подумал: «Не отличит же озимые от яровых. А лезет управлять, вошь!»

— От и прывиз бы братам гвоздь чи доску, — напирал дед. — У мэнэ он сарай бэз двэрэй!

— У нас тоже нет, — отвечал командир продотряда.

— Так хай власть дае, та, шо Грыгорьева каленым железом выжигала.

— Грабил и царь. Чем вы лучше? — раздались голоса. — Чулы мы ци песни!

— Тихо! Они угрожали оружием? — спросил Петр Лютый.

— Ого, еще как! Якбы попросылы, а то штык в пузо!

Столяр побледнел, потерял голову:

— Ах вы ж, кулачье! Жмоты несчастные! Подавитесь своей пшеницей!

Толпа взвыла:

— Та яки ж мы куркули? Падло ты кацапськэ!

— Дывысь на мойи рукы, — женщина тянула черные ладони прямо в лицо смолянину. — От сэрпа, бачыш, полопалысь?

— Бандиты вы, а не браты!

Махно не вмешивался. Вначале он еще сомневался: может, отпустить, выгнать в шею непрошеных гостей? Все-таки рабочие. Но зачем латышей, мадьяр прислали? Чтоб не жалели братьев-славян? Необходимость? А у нас что? И когда загорелись страсти, понял: продотрядовцы обречены. Они глупо пытались что-то кричать в ответ, их хватали за грудки. В драку полезли уже хлопцы из охраны. Если их сейчас остановить — завтра где опору искать?

Недавно они решили взять Елисаветград (Прим. ред. — Ныне Кировоград). Сил было, конечно, маловато. А хотелось заявить о себе на новом месте, заодно добыть оружие, припасы. Расчет строился на внезапности. Перед рассветом въехали в город на возах, как будто собрались на базар. Их пустили без тревоги. Добрались до Петропавловской церкви и разделились. Одна группа отправилась к военному комиссариату, другая — к вокзалу, где имелось оружие, собранное красными, и третья — к тюрьме, чтобы освободить анархистов «Набата».

Поднялась стрельба, и бились до обеда. Махновцев здесь еще не знали, приняли за григорьевцев. А тех боялись и ненавидели за погромы, потому оказали упорное сопротивление. Город не взяли, отошли, потеряв десяток повстанцев и прихватив освобожденных из тюрьмы, а также патроны, фураж и еду…

Между тем продотрядовцев уже били. Григорий Василевский пальнул в воздух и глянул на Батьку. Дескать, что делать? Это же самосуд! Нестор повернулся и пошел к повстанцам, которые разместились по хатам и на берегу речушки — более пятисот штыков и сабель. Вскоре послышался залп. Продотрядовцев не стало.

Самые преданные Батьке хлопцы уходили с ним от Днепра на запад. По пути присоединился Федор Щусь, помыкавшийся по тылам красных, а также Фома Кожин с отличными пулеметчиками, мелкие отрядики, одиночки. По слухам, Деникин могуче лез к Москве. А здесь, от Екатеринослава до Черного моря, красных тоже теснили хоть и немногочисленные, но вышколенные добровольцы.

Солнце все припекало, и в палисадниках приуныли алые маки. Махно шел по улице и думал о Григорьеве: «Видишь, как судьба-сука раскорячилась. Контрреволюционная сволочь, а ты ищешь союза с ним! Большевички — мастера пускать пыль в глаза. Шумели: «Заговор Григорьева уничтожен!» Ха-ха, жив-здоров штабс-капитан и силу имеет. Что ж ты, анархист, липнешь к нему? Вчера грязью обливал атамана, сегодня целоваться готов!»

Только подслеповатый не заметил бы, что в здешних селах чтут Григорьева. Зимой мужики повалили с ним в Красную Армию. А по их хатам, сараям зашмонали продотрядовцы, чекисты. Терпение лопнуло, вспыхнуло восстание. Кто его, опять же, возглавил? То-то и оно. А кто больше всех пострадал вчера от карателей со звездочкой на лбу?

Придя сюда, Махно сразу почувствовал эти настроения, чужое холодное влияние, с которым анархистам, хочешь не хочешь, а нужно считаться.

Пообедав на поляне с повстанцами, он подозвал Лютого.

— Выступаем через час. Вернулись разведчики?

Петр пожал плечами.

— Никаких войск вокруг нет.

— Значит, будем искать, и только, — решил Батько.

Потом, уже на марше, он нет-нет и подумывал об атамане. Рассказывали, что тот кадровый офицер. Еще когда Нестор заглядывал в рот «бедным хлеборобам», Заратустре-Антони, атаман получил Георгиевский крест на русско-японской войне и золотое именное оружие, дарованную землю. Шутка ли? Кое-что прибрехали, наверно. Все равно — исконный вражина. Оборотень! Отбухал мировую войну, пристал к Петлюре, переметнулся к Советам, взял кучу крупных городов. Это же факты! Он не выскочка, не ровня Дыбенко.