Нестор Летописец

По поводу противоположных мнений стоит вспомнить известное изречение: между двумя крайностями истина лежит посредине. Правда, немецкий поэт Гёте оспорил его, заявив: между крайностями лежит не истина, а проблема. Но в нашем случае банальная мудрость права. Все весомые аргументы в пользу версии о написании Жития после смерти Никона (именование его «великим» и «одним из трех светил» вместе с покойными Антонием и Феодосием)[275] нимало не опровергают возможности его создания до середины августа 1091 года — перенесения останков преподобного в новый храм. Писать о кончине Никона Нестору не было необходимости — Житие повествует не о нем. Ко времени работы книжника над произведением он не мог ни о чем расспросить его: Никона просто не было на этом свете. То, что все три посмертных чуда относятся к игуменству Никона и в сочинении Нестора нет ни одного более позднего, объяснить несложно. Во-первых, известия, предания, слухи о новых чудотворениях на краткий промежуток, самое большее в три года, между кончиной Никона и наиболее поздней датой завершения труда (с конца марта 1088 года до середины августа 1091-го) могли еще не возникнуть. Во-вторых, для Нестора значимо символическое число чудес — три, соотносящееся с триединым христианским Божеством, Святой Троицей. (О других примерах символических триад в произведении будет сказано ниже.) О перенесении мощей ничего не сказано, потому что это событие еще не произошло, оно в близком будущем. Автор Жития, видимо, писал просто о поминании Феодосия в Печерской обители как усопшего, а вовсе не о почитании его как святого[276]. Разорения монастыря половцами Нестор еще не может разглядеть сквозь завесу грядущего: до 1096 года еще лет пять или чуть больше. Об Изяславе в Житии Феодосия Печерского говорится так много потому, что и Феодосий, и его биограф считали его законным киевским князем[277], о Святославе — потому, что преподобный с ним много беседовал — и обличая, и кротко поучая. О Всеволоде не сказано почти ничего, потому что он при жизни святого не правил в Киеве и второй печерский игумен с ним общался, наверное, мало. А кроме того, Всеволод не благоволил к Печерскому монастырю, так что у книжника было моральное право о нем почти не писать.

Возможно, Нестор составлял Житие Феодосия именно для обоснования церковного прославления преподобного, приуроченного к перенесению его мощей. Тогда это был труд особенный — почетный и ответственный, свидетельствующий о высоком авторитете книжника у печерских монахов, о признании его способностей. Так или иначе, для автора это был, несомненно, главный труд, потому что Феодосий был для него образцом, воплощением идеала подвижника. И по портрету героя Жития можно, несмотря на традиционность жанра и трафаретность многих эпизодов, восстановить духовный облик его составителя.

Историк М. Д. Присёлков написал о произведении, созданном Нестором, несправедливые и обидные слова: «„Житие Феодосия“ лишено какой-либо глубокой внутренней идеи»[278]. На самом деле это, конечно, не так. Нестор раскрыл смысл христианского учения о самоумалении, «самоистощевании» Бога, который ради спасения людей, искупления их от первородного Адамова греха принял человеческую плоть и соединился с человеческой природой — вочеловечился, став Иисусом Христом. Этот смысл явлен в ответе Феодосия матери, оскорбленной тем, что он, сын знатных людей, стал печь просфоры — хлебцы для причастия, которых не хватало на литургии: «Мать ‹…› не могла смириться с тем, что все осуждают ее сына, и начала говорить ему с нежностью: „Молю тебя, чадо мое, брось ты свое дело, ибо срамишь ты семью свою, и не могу больше слышать, как все потешаются над тобой и твоим делом. Разве пристало отроку этим заниматься!“ Тогда божественный юноша смиренно возразил матери: „Послушай, мати, молю тебя, послушай! Ведь сам Господь Иисус Христос подал нам пример уничижения и смирения, чтобы и мы, во имя его, смирялись. Он-то ведь и поругания перенес, и оплеван был, и избиваем, и всё вынес нашего ради спасения. А нам и тем более следует терпеть, тогда и приблизимся к Богу“»[279].

В оригинале Жития тяжеловесной конструкции «подал нам пример уничижения и смирения», по-видимому, неизбежной в переводе, соответствует лаконичное и выразительное «поубожися». Приставка у− означала отрицание, «не−». Бог словно перестал быть Богом, он стал «у-богим». Слово «у-бог-ий» в древние времена имело смысл «обездоленный, нищий или телесно неполноценный»[280]. Автор Жития Феодосия Печерского глубоко постиг сущность догмата о двух природах Христа — божественной и человеческой.