Польский историк А. Поппэ предположил, что повеление тайно раскапывать могилу объяснялось боязнью игумена, не окажется ли тело Феодосия совсем истлевшим: разложение останков могло подать соблазн братии усомниться в святости подвижника[272]. Правда, по каноническим правилам нетление (в отличие от чудотворения) не считалось обязательным признаком святости[273]. Греческие монахи на Афоне даже, наоборот, считали, что нетление тела умершего свидетельствовало о его тяжких грехах — покойника не принимает земля, не хочет быть осквернена его плотью. Признаком праведности они считали полное разложение и белизну костей, способных исцелять. Однако нетлению, а также благоуханию останков всё же придавали на Руси особенное значение, о чем свидетельствуют описания мощей Бориса и Глеба и в Несторовом «Чтении…», и в «Сказании о чудесах Романа и Давыда»: брошенное или неглубоко захороненное в простом гробу тело младшего из братьев будто бы не подверглось разложению в течение нескольких лет, от гробов с останками исходит благовонный запах. Показательный, хотя и очень поздний пример отношения к разложению как признаку того, что покойник не признан Богом как святой, содержится в художественной литературе — в романе Ф. М. Достоевского «Братья Карамазовы»: глубоко почитаемый старец Зосима после кончины «протух», что подало повод к толкам о его греховности и заронило сомнения даже в душу его ученика Алеши Карамазова.
Так что соображения польского ученого, по-моему, все-таки не лишены смысла. А если так, то в статье 1091 года нет никакого противоречия и прославление Феодосия вовсе не подготавливалось тайно от митрополии и от киевского князя. А решение не приглашать Всеволода могло быть связано с тем, что он благоволил не к Печерской обители, а к основанному им киевскому Михайловскому Выдубицкому монастырю. Может быть, печеряне действительно воспользовались ситуацией «вдовствования» Киевской митрополии, а пришедший вскоре на Русь новый митрополит Иоанн III не поддержал почитание Феодосия.
Но было ли это основанием для Нестора замалчивать само торжество перенесения мощей в новую, каменную Успенскую церковь, заложенную преподобным? Храм долго не освящали — до 1088 года. Историк предполагает, что освящение сначала хотели приурочить к прославлению Феодосия. При этом, по правилам, церковному прославлению предшествовало составление жития святого: на его основе составлялась церковная служба. Так что, если в 1091 году была предпринята попытка прославления Феодосия в Печерской обители (пусть даже и «неудачная»), до этого должны были написать агиобиографию подвижника. Это тоже весомый аргумент, хотя А. Поппэ оговаривает, что составлено могло быть и какое-то другое житие, не принадлежащее перу Нестора.
А. Поппэ в свой черед предложил ряд соображений в пользу ранней даты написания Нестором Жития Феодосия. Самое убедительное, по-моему, — это указание на слова в Житии, что по молитвам святого Бог хранит монастырь от военного разорения. В 1096 году половцы, доселе не трогавшие обитель, ворвались-таки в нее и подвергли разгрому и грабежу{63}. Похоже, это действительно еще одна верхняя граница: после 1096 года так писать было уже невозможно[274].