Несомненная реальность

— А потом летом девятьсот третьего по югу России прокатилась большая волна стачек, устроенных эсдеками. И профсоюзы в Одессе и Николаеве приняли в ней участие. Мои люди недосмотрели, упустили момент, что мне не замедлили припомнить. В ноябре меня вызвали в Петербург – тогда я являлся начальником Особого отдела департамента полиции, и я пришел к Плеве с докладом. Он меня даже не выслушал – наговорил кучу нехороших слов по поводу Еврейской рабочей партии, с которой я тоже работал, и сообщил, что я уволен. И не просто уволен, а сослан во Владимир с запрещением проживать в столицах и столичных губерниях, а также принимать участие в политической деятельности в каком бы то ни было качестве. Все мои профсоюзы разогнали, а сам я больше года провел в опале. Государь император не ответил ни на одно мое прошение – наверное, они до него и не доходили.

Зубатов вздохнул.

— Наверное, грешно так говорить, но я в какой-то степени рад, что оказался прав я, а не Плеве. Действительно, нас с ним рассудило само время. Его убили террористы, а заменивший его Святополк-Мирский вытащил меня из ссылки и даже отдал мне обратно Московское охранное отделение. Но знаете, Олег Захарович, Святополк-Мирский хоть мне и друг, но совершенно не соответствует нынешней тяжелой ситуации. Если его отправят в отставку, а такое может случиться со дня на день, то и я на своей должности не задержусь. И не обманывайтесь из-за белой вороны вроде меня – с другим начальником вам придется очень тяжело. С вашими-то начальничьими замашками… Даже с Медниковым, уж на что он умный и понимающий человек, вы не сработаетесь.

Он побарабанил пальцами по столу.

— Я внимательно ознакомился с отчетами о вашей, Олег Захарович, деятельности. То, что вы связались с промышленником, с Гакенталем, очень хорошо. По крайней мере, вы не пропадете, когда вас вышибут на улицу. Вот интеллигенция, с которой вы пытаетесь обсуждать научные проблемы, много опаснее. Она почти поголовно заражена вольнодумием. Втянуть вас во что-то предосудительное – раз плюнуть. Вы уж, пожалуйста, постарайтесь с ними поаккуратнее. Если хотите, я могу задействовать остатки своих связей среди промышленников и банкиров, чтобы помочь в ваших начинаниях.

— За связи буду благодарен, — кивнул Олег. — Вот тут на прошлой неделе Гакенталь упомянул о каких-то братьях Бромлей…

— Серьезная фирма, — кивнул Зубатов. — Паровые машины выпускают и какие-то там насосы. И соучредители у них серьезные – «Русский банк» и еще пара кредитных учреждений поменьше. Могу устроить встречу с управляющим завода.

— Прекрасно, — Олег щелкнул пальцами в воздухе. — Сообщите, где и когда. Не хочется больше Московской управой прикрываться, опасно – еще раскроют обман. Скажите, Сергей Васильевич, вот что. Вы человек опытный в делах вашего мира. Почему ваши промышленники настолько недальновидны? Рабочие трудятся в нечеловеческих условиях, благодаря чему фабриканты наживают деньги. Но ведь потом начинается стачка, и предприятие встает – на неделю или больше. И все прибыли из-за простоя вылетают в трубу. Ну ладно еще какие-нибудь ткачи забастуют. Но ведь если в ваших домнах металл застынет большой чушкой – «медведями», кажется, их Овчинников называл – только взрывать и остается, как я понимаю, и заново строить. Неужели дешевле, чем нормальный рабочий день устроить?

— Вы меня зря спрашиваете, — усмехнулся директор отделения. — Я не промышленник, в тонкостях не разбираюсь. Лучше сами спросите при оказии.

— Обязательно спрошу. Вам тогда другой вопрос – за счет чего вообще существует революционное движение? Я имею в виду не стихийные бунты, а упорядоченные подпольные партии. Где они средства находят? Ведь их деятельность требует денег, и немалых. Газеты, как я понимаю, они вынуждены печатать за границей и провозить их сюда тайно. Оружие – револьвер стоит рублей десять-двенадцать, а их, я читал, жандармы во время волнений конфискуют десятками и сотнями. И это лишь малая часть ходящего по рукам. Явочные квартиры нужно содержать, по стране ездить, да просто есть-пить тоже требуется. Откуда средства?