Читаем Несокрушимые полностью

   — Ты другие балушки не пробовал лепить? Я, случалось, видел и коней и зверей, один умелец даже бабу свою сделал, правда, никто её не признал. Говорят, глине человечье обличье не подвластно.

Малафей усмехнулся:

   — Дураки говорят. Вот гляди!

Он подошёл к стене, вынул неприметный камень из кладки и запустил руку в тёмное отверстие. На свет появился глиняный слепок, в котором легко узнавалось лицо Гурия. И хотя подлинник не требовал от лепщика большого мастерства, Афанасий издал восхищенный возглас и всплеснул руками. Польщённый Малафей извлёк из тайника новую голову.

   — Лазарь! — угадал Афанасий лаврского монаха, известного обжору и толстяка. Мастер отдавал явное предпочтение толстощёким героям. — Надо ждать третьего лиха, — неожиданно для себя произнёс вслух Афанасий всё время вертевшуюся в голове фразу.

   — Что?! — испуганно воскликнул Малафей.

Афанасий рассказал о встрече с Павловым и его странном предупреждении. Малафей казался встревоженным, он молча убрал лепку в тайник, высунувшаяся улитка снова заползла в свою витушку. Афанасий понял, что допустил ошибку, но в чём была причина внезапного испуга Малафея, допытываться не стал. Похвалил ещё раз его работы и, не получив никакого отклика, попросил свести к могиле Илария. Малафей молча собрался и вышел, Афанасий последовал за ним и, заметив, что тот приметно хромает, спросил о причине. Малафей ничего не ответил, довёл до кладбища, прошёл по уже знакомой Афанасию тропе и ткнул в самый крайний снежный бугорок.

   — Ты ничего не напутал? — удивился Афанасий.

Малафей сурово глянул на него и безмолвно побрёл назад. Афанасий начал молиться, но никак не мог сосредоточиться, возникло вдруг слишком много вопросов, и он решил, что вернётся к этой могиле, лишь когда получит на них ответ.

Уже почти месяц трудилась Марфа в портомойне. Здесь, избавленная от необходимости ежедневно созерцать человеческие страдания и встречаться с той, которая способствовала разрушению её недолгого счастья, она меньше чувствовала безысходность своего горя, хотя приходилось работать не разгибаясь. Приняли её приветливо, особенно подружилась с соседками, Ефросинией и Варварой. Ефросиния — баба громкая и большая, с огромными красными ручищами, вдовствовала; мужа она потеряла ещё в октябре, во время первого приступа, осталась с двумя детишками на руках. Ратники охотно пользовались её услугами из вполне понятного соображения получить как можно больше за свою плату. Платили сухариком или горстью зерна, Ефросиния радовалась и тому — надо кормить сорванцов. Другая соседка, Варвара, была ярко-рыжей девицей удивительной простоты, что служило предметом постоянных розыгрышей.

   — Ох, и намаялась я вчера, — начинает рассказывать Ефросиния об очередном ухажёре, — что ты месишь, говорю этому дурню, чай, не в пекарне, а он знай себе мнёт.

   — Что мнёт? — робко спрашивает Варвара.

   — Гляди-ка, какая любопытная — удивляется Ефросиния, — всё-то ей нужно знать до тонкости, во-о, распутня!

Варвара заливается краской под стать волосам, на глаза наплывают слёзы. Ефросиния пытается успокоить:

   — Ладно, девонька, я ведь тоже раньше бедовая была, навроде тебя, это щас подстыла.

Тут уж Варвара в прямой плач, а бабам того и надо, хохочут, бесстыдницы. Портомойное дело вообще весёлое, любую печаль гонит. Так и в миру было. Как ни настираешься под крышей, всё равно к воде выйдешь, чтобы стирать и полоскать бельишко. А там непременно встретишь кого-нибудь за тем же; говорить не захочешь, петь станешь, у воды без голоса никак нельзя — водяной утянет. Раньше троицкие ходили к Ванюшену пруду, напротив Конюшенных ворот. Ныне стало опасно из-за того, что туда можно было незаметно подобраться из оврага. Ляхи с ближних застав так и делали, тогда пой, не пой, всё одно утащат, чай, не водяные.

Теперь ходили к Нагорному пруду, хоть и дальше, но спокойнее. Брали корыта и шли гуськом, а сопровождавшие охранники несли бельевые корзины. Помогали охотно, у каждого был свой интерес, лишь Михайла Павлов гордо шагал поодаль, изображая важного начальника. Придя на место, расчищали проруби и рассыпались по ближним окрестностям для наблюдения, а бабы расставляли корыта вокруг прорубей и приступали к делу. Тут судачили, делились сокровенным, смеялись, плакали, а то и пели, тихонько, конечно, в голос-то нельзя. Как-то в минуту откровения Марфа рассказала Ефросинии о своём положении. Та посочувствовала:

   — Не в ладное время ты рожать надумала, — Марфа только развела руками, — это верно, что не думала, у нас ведь как в серёдке загорится, так и голову отшибает. Что делать, ты не первая, не последняя, родим разбойника, не сумлевайся. Почему разбойника? Потому что в таком вертепе ангелочка не выносишь.

С того времени взяла она Марфу под негласную опеку: глядишь, сухарь сунет в руку или корыто ополовинит, а уж приставальщикам так пригрозит, что те чуть ли не за версту обходят. Но всё это — до поры до времени. Стал вдруг вертеться вокруг неё Михайла: то пришлёпнет, то притрётся, то ущипнёт. Но, конечно, когда рядом нет Ефросинии. Та всё же заметила и пригрозила вальком:

Перейти на страницу:

Все книги серии Всемирная история в романах

Карл Брюллов
Карл Брюллов

Карл Павлович Брюллов (1799–1852) родился 12 декабря по старому стилю в Санкт-Петербурге, в семье академика, резчика по дереву и гравёра французского происхождения Павла Ивановича Брюлло. С десяти лет Карл занимался живописью в Академии художеств в Петербурге, был учеником известного мастера исторического полотна Андрея Ивановича Иванова. Блестящий студент, Брюллов получил золотую медаль по классу исторической живописи. К 1820 году относится его первая известная работа «Нарцисс», удостоенная в разные годы нескольких серебряных и золотых медалей Академии художеств. А свое главное творение — картину «Последний день Помпеи» — Карл писал более шести лет. Картина была заказана художнику известнейшим меценатом того времени Анатолием Николаевичем Демидовым и впоследствии подарена им императору Николаю Павловичу.Член Миланской и Пармской академий, Академии Святого Луки в Риме, профессор Петербургской и Флорентийской академий художеств, почетный вольный сообщник Парижской академии искусств, Карл Павлович Брюллов вошел в анналы отечественной и мировой культуры как яркий представитель исторической и портретной живописи.

Галина Константиновна Леонтьева , Юлия Игоревна Андреева

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Проза / Историческая проза / Прочее / Документальное
Шекспир
Шекспир

Имя гениального английского драматурга и поэта Уильяма Шекспира (1564–1616) известно всему миру, а влияние его творчества на развитие европейской культуры вообще и драматургии в частности — несомненно. И все же спустя почти четыре столетия личность Шекспира остается загадкой и для обывателей, и для историков.В новом романе молодой писательницы Виктории Балашовой сделана смелая попытка показать жизнь не великого драматурга, но обычного человека со всеми его страстями, слабостями, увлечениями и, конечно, любовью. Именно она вдохновляла Шекспира на создание его лучших творений. Ведь большую часть своих прекрасных сонетов он посвятил двум самым близким людям — графу Саутгемптону и его супруге Елизавете Верной. А бессмертная трагедия «Гамлет» была написана на смерть единственного сына Шекспира, Хемнета, умершего в детстве.

Виктория Викторовна Балашова

Биографии и Мемуары / Проза / Историческая проза / Документальное

Похожие книги