Несокрушимые

Тем временем из Тушино прибыл сильный отряд под началом панов Петрицкого и Казановского. Враги подступили к посаду, сожгли его и на рассвете 4 февраля двинулись на приступ. Шли с деревянными щитами и возами, нагруженными соломой и серой, их намеревались подкатить к стенам и поджечь. Главный удар направили на Дмитровские ворота. Священники вынесли к ним икону святого Димитрия, причём уверяли, что когда пришли за нею, икона сама двинулась со своего места и встала посреди церкви. Появление её на стенах так вдохновило устюжан, что они дружно отбили приступ. Затем сделали вылазку, в которой участвовал Селевин со своими людьми, побили множество ляхов, отняли у них пушку и взяли в плен пушкаря по имени Капуста. Пленили вовсе не из человеколюбия; приведя его в город, казнили перед всем народом лютой казнью, голову воткнули на высокий, обуглившийся от пожара ствол дерева и повернули в сторону неприятеля — глядите, дескать, что вас всех ожидает. Обозлённые ляхи, усиленные ещё одним отрядом, предприняли новые попытки овладеть городом. Приступы следовали один за другим, враги палили из пушек, метали зажжённые стрелы, лезли на стены, горожане отбивались чем могли, а копившихся по стенами угощали кипятком с калом. Под конец, когда уже совсем изнемогли, на стенах при полном колокольном звоне появилась икона Богоматери, вдохнувшая в защитников новые силы. Уже совсем не думая о своих жизнях, не ведая, правильно это или нет, сошли они со стен и двинулись на врагов, и те, устрашённые такой несокрушимостью, в страхе отступили.

Так совершился поистине народный подвиг, в котором нельзя кого-либо выделить особо. Героями были все. Память о них, безымянных, хранится в преданиях и скупых летописных упоминаниях. А сколько таких, которые, не имея своих добрых летописцев, ушли в небытие, свершив ещё большие чудеса!

Ананию Селевину и его другу посчастливилось уцелеть в том славном деле. И чем громче слышалось вокруг ликований по поводу одержанной победы, тем чаще мысль Анания обращалась к оставленной дорогой могиле и старым троицким товарищам. Как там у них дела? Антип тоже почувствовал какое-то беспокойство, приснилась ему Дуня, простирающая руки и молящая о помощи. Мёртвые и живые призывали своих защитников, раз так, надобно возвращаться. Друзья обнялись на прощание. Антип надел на шею Анания литой бронзовый крест, на одной стороне распятый Христос, на другой Богоматерь, и сказал:

— Не смущайся тяжестью, он заговорён и защитил уже не одну грудь, всегда носи на битву и дальнюю дорогу.

Ананий вынул из тряпицы небольшую иконку и протянул её другу. Глянул Антип — это Николай Чудотворец с поднятой рукой, как бы благословляющий на новые чудеса.

Так одарили они друг друга по сердечному велению, а дружеское сердце не ошибается никогда.

ОЧИЩЕНИЕ

В то время как на окраинах занимался пожар освободительной войны, лавра по-прежнему пребывала в ядовитом дыму раздоров и подозрений. Ляхи, занятые борьбой с восставшими, серьёзных действий не предпринимали, ограничивались мелкими стычками, в которых нередко одерживали верх. Было ясно, что в крепости у них имеется пособник, и Афанасий при поддержке Голохвастова прилагал силы, чтобы изобличить его. Происшествие на кладбище заставило его пристальнее приглядеться ко всем, кто мог быть к тому причастным.

Он решил навестить Малафея Ржевитина. Хотелось всё-таки докончить над могилой Илария внезапно прерванную молитву. Была ещё мысль: попытаться узнать что-нибудь новое о Гурии. На пути к корпусу келий ему неожиданно заступил дорогу Михайла Павлов. Афанасий хотел обойти, но тот схватил его за ворот и поставил перед собой. Пришлось покорно встать, теперь не прежние времена, когда монастырский служка о подобном и помыслить бы не мог. Михаил посмотрел на него и цвыркнул сквозь зубы:

— Я гляжу, ты уже резво бегаешь. А голову чё замотал? Надо, выходит, ждать третьего лиха, так что поостерегись...

И пошёл своим путём. Вот какой удивительный случился разговор.

Келья Малафея встретила странным запахом затхлости и гнили. Странным, ибо причин к тому не виделось. То была келья рядового монаха, от обычной унылости её отличали лишь две настенные полки с глиняными поделками, в основном свистульками, которыми похвалялся Иларий.

   — Чего пришёл? — встретил Малафей хмурым вопросом.

   — Хочу, чтобы ты свёл меня к могиле Илария, одному никак не сыскать.

   — Неймётся тебе, али мало досталось?

   — Много ли, мало, а коли обещал приятелю, надо выполнять... Значит, вы тут с ним и жили? — он обвёл глазами келью и подошёл к полке. — Можно глянуть?

   — Гляди, — по-прежнему недружелюбно прохрипел Малафей.

Афанасий повертел в руках глинянки, похвалил работу и удивился:

   — Крепки, как камень, навек сработаны.

Малафею похвала понравилась.

   — Это что... — пренебрежительно махнул он рукою. — Теперь настоящего жару нет для запёка. Что удастся в поварне насушить, то и ладно, а там разве жар?

   — Так ведь и глину нужно хорошую иметь.

   — Глина ничё, как масло. Сам нашёл.

Кажется, угрюмость стала постепенно рассеиваться, и Афанасий продолжил разговор в том же духе.