Читаем Несокрушимые полностью

Так на месте уничтоженного загонного отряда возник новый, чтобы разгонять шайки грабителей и иную нечисть. Нелёгкой оказалась эта работа. Помимо усердствующего в грабежах тушинского ворья имелось немало местного, самочинного. Оно возникало, как плесень, как поганки в тёмном сыром лесу, не признавало никаких правил и подчинялось только силе кулака. Ананию и его людям сопутствовала удача: немало удалось отбить награбленного и вернуть людям, покарать злодеев и счастливо избежать столкновения с большими силами. Доброй наградой служили радостные слёзы защищённых, однако Анания не покидала озабоченность. Конечно, то все благие, богоугодные дела, но они не связаны напрямую с помощью сражающейся Троицкой обители. Вот если бы собрать войско, которое бы угрожало Сапеге с тыла и заставило бы того ослабить осаду, а то и вовсе снять её! Увы, такая задача была ему не под силу. Он не мог увеличивать отряд, ибо тогда был бы принуждён не возвращать людям награбленное, а тратить его на отрядные нужды. Следовало поднимать весь край, устанавливать свою власть, собирать поместное ополчение, только тогда можно говорить о большом войске.

Однажды им удалось перехватить гонца, посланного к царику угличским воеводой. Тот жаловался на шатость в людях, норовящих отпасть от Димитрия, и просил прислать дополнительные войска для усмирения смутьянов. Углич! Здесь был убит несчастный царевич, и если бы этот край, до сих пор являющий преданность, отказался от Самозванца, многие бы уверились в его ложность и последовали примеру угличан. Туда в конце концов Ананий и направился.

После не очень долгого пути его отряд остановился в Городище, что располагалось в нескольких вёрстах от Углича. Здесь совсем недавно жили бобыли, обслуживающие Николин монастырь. Теперь всё было разрушено: и монастырь, и избы, — чернело только обгорелое дерево да остовы печей. И ни души вокруг, лишь бродили голодные, отвыкшие лаять псы. К ночи на огонь костра завернул какой-то калика перехожий и рассказал, что раньше на этом месте стоял богатый постоялый двор, готовый приютить всякого странника, а монастырские братья славились милосердием и нищелюбием.

   — Кому же понадобилось разрушать обитель?

   — Место опоганилось. Сюда, сказывают, убийцы царевича Димитрия прибегли, тут их прибили, а трупья в ручей бросили. С тех пор он стал зваться Грехов ручей. Ляхам такая память не надобна, ведь по ихней сказке царевича не убивали, потому всё пожгли.

Поинтересовались настроением угличан и услышали в ответ:

   — Настрой такой, что рядом не стой: косятся и друг на дружку, кажного в супротивных замышлениях подозревают.

Антип удивился:

   — Мы слышали, что в углицких людях большая шатость, многие хотят за царя Василия задаваться и нынешнюю власть скинуть.

   — Говорить можно всякое. Люди тут мастеровые, махать топором они могут, точно, только поверх своей головы рубить не привыкшие — щепа в глаза летит, им водырь нужен, без него они никуда.

   — Неужто никого смелого не сыскалось?

   — Был тута один монах, с самой Москвы пришёл, рассказывал, как троицкая братия с Сапегой бьётся, патриаршую грамоту читал и углицких призывал отстать от Самозванца. Не уговорил, однако. Ляхи его схватили и решили прилюдно сжечь вместе с той грамотой.

Ананий опечалился услышанным. Монах, судя по описанию калики, был старцем Никодимом — большим, громогласным, но удивительно добрым человеком. Это он, узнав о беде Анания, немало ободрял его и подвигал на то, чтобы искать утешение в служении людям. Его надобно спасти от беды, но как? Ляхов в городе немного, зато их прислужников довольно, те ещё более беспощадны. Особенно усердствовал Шигал, родившийся от крещёных татар, этот выкрест был сам злее татарина. Ананий с надеждой посмотрел на Антипа: неужели ничего нельзя сделать?

   — Нужно свести меня с палачом, — сказал тот, подумав, — пусть определит к себе в подручники.

Ананий без лишних слов помчался в город, многознающего калику он прихватил с собой.

Казнь была назначена на следующий день. На судном месте соорудили помост, на нём поставили небольшой сруб, внутри и снаружи обложили соломой — здесь должны были сжечь монаха. С утра в Кремль стал стекаться посадский люд: кузнецы, плотники, кожевники, оружейники, зелейщики. Большинство из них выглядело не по-обычному оживлёнными. Скоро появилась и власть: литовский пан Махоцкий и его главный подручник Шигал. Первый надувался от важности, второй суетился сверх меры, желая, верно, показать усердие перед начальником: то стражу переставит, то нагайкой оральщику пригрозит, то пук соломы издёрнет и в другое место воткнёт. Народ, понятно, потешался:

   — Гляди-тко, наш Алейка совсем остервенел, мечется без угомону.

   — Так чё, на суету, сам знаешь, и смерти нет.

   — И когда эту чуму Господь приберёт?

   — Наш не хочет и тот не берёт, беда с этими выкрестами. Во, опять нагайкой трясёт.

Палач Фома, красномордый мужик, облачённый, несмотря на холод, в одну красную рубаху, являл полную противоположность Шигалу. Он высился недвижно, как скала, сложив на громадном животе жилистые руки. Его тоже не оставили без внимания.

Перейти на страницу:

Все книги серии Всемирная история в романах

Карл Брюллов
Карл Брюллов

Карл Павлович Брюллов (1799–1852) родился 12 декабря по старому стилю в Санкт-Петербурге, в семье академика, резчика по дереву и гравёра французского происхождения Павла Ивановича Брюлло. С десяти лет Карл занимался живописью в Академии художеств в Петербурге, был учеником известного мастера исторического полотна Андрея Ивановича Иванова. Блестящий студент, Брюллов получил золотую медаль по классу исторической живописи. К 1820 году относится его первая известная работа «Нарцисс», удостоенная в разные годы нескольких серебряных и золотых медалей Академии художеств. А свое главное творение — картину «Последний день Помпеи» — Карл писал более шести лет. Картина была заказана художнику известнейшим меценатом того времени Анатолием Николаевичем Демидовым и впоследствии подарена им императору Николаю Павловичу.Член Миланской и Пармской академий, Академии Святого Луки в Риме, профессор Петербургской и Флорентийской академий художеств, почетный вольный сообщник Парижской академии искусств, Карл Павлович Брюллов вошел в анналы отечественной и мировой культуры как яркий представитель исторической и портретной живописи.

Галина Константиновна Леонтьева , Юлия Игоревна Андреева

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Проза / Историческая проза / Прочее / Документальное
Шекспир
Шекспир

Имя гениального английского драматурга и поэта Уильяма Шекспира (1564–1616) известно всему миру, а влияние его творчества на развитие европейской культуры вообще и драматургии в частности — несомненно. И все же спустя почти четыре столетия личность Шекспира остается загадкой и для обывателей, и для историков.В новом романе молодой писательницы Виктории Балашовой сделана смелая попытка показать жизнь не великого драматурга, но обычного человека со всеми его страстями, слабостями, увлечениями и, конечно, любовью. Именно она вдохновляла Шекспира на создание его лучших творений. Ведь большую часть своих прекрасных сонетов он посвятил двум самым близким людям — графу Саутгемптону и его супруге Елизавете Верной. А бессмертная трагедия «Гамлет» была написана на смерть единственного сына Шекспира, Хемнета, умершего в детстве.

Виктория Викторовна Балашова

Биографии и Мемуары / Проза / Историческая проза / Документальное

Похожие книги