Читаем Несокрушимые полностью

Наконец Афанасия допустили. Иоасаф слушал и скорбел: поклёпы, оговоры, воровство, братоубийства — все напасти нескончаемым потоком сыпались на его больную старую голову. Послал за Гурием, тот пришёл, ласковый, угодливый. Ларец? О нём сам Девочкин распорядился. Почто ревизоров погнал? Дак ведь казначей приказал, чтобы дело было тайное, он всё в точности и исполнил. Нападение на Афанасия? Впервые слышит, ах, как жалко бедного юношу, слава Богу, убили не до смерти. Иоасаф послушал и махнул рукой.

   — Ступай к Голохвастову, расскажи ему подробнее, — и как бы про себя добавил: — Скользкий ты какой-то.

Афанасия тоже к воеводе направил, ты, сказал, больше с ним говори, мне не можется.

Голохвастов как раз сидел над письмом Сапеги, вчитывался, вглядывался — бумага не первой свежести, порванная и стёрлась на сгибе, но ведь и не ямской гоньбой доставлялась, а тайно, кто знает, как несли? Глянул строго на Гурия:

   — Расскажи, как Сапегино письмо к тебе попало?

   — Михайла Павлов принёс с вылазки.

   — Когда?

   — С неделю, пожалуй.

   — Что ж сразу не объявил?

   — Дело сурьёзное, хотел сначала сам проверить.

Пришёл вызванный Павлов, уставился на воеводу наглым взглядом, ещё и ногой подрыгивал. Голохвастов указал на письмо:

   — Откуда взял?

   — На вылазке вора срубил. Полез в портище за деньгою, а там бумага...

   — Это когда в Глиняный овраг ходили?

ВО-ВО.

   — Так ведь ты тогда не ходил.

   — Кто, я?

   — Не ходил, говорю. Я сам людей водил и такого молодца точно бы запомнил.

Михайла пожал плечами.

   — Значит, в другой раз, я почти кажен день в деле.

Гурий нашёл нужным вмешаться:

   — Точно в другой раз, сразу после Глиняного оврага. Помню, сказал ещё про воров: они-де, как блохи — одну убьёшь, тут же другая припрыгнет.

   — Кто, я?! — удивился Михайла.

   — Ты.

   — Может, и сказал, я и не такое могу.

Голохвастов задумчиво проговорил:

   — У меня вот чего нейдёт с головы: ежели казначей и впрямь уговаривался с Сапегой, не мог он одним посылом обойтись, должен был постоянно пересылаться и способ для этого избрать надёжный.

Гурий охотно поддержал:

   — Так и есть, он многих троицких блазнил, помимо Оськи Селевина ещё Филиппа слал...

   — У нас кроме Филиппа иуд довольно. Надысь Стёпка Лешуков и Пётр Ошушков к ляхам утекли, твои, между прочим, приятели, — вклинился Павлов и усмехнулся, глядя на воеводу.

Голохвастов возвысил голос:

   — Не щерись, я покуда без рогатины. Помни, с кем говоришь.

Михайла враз осёкся и ногой дрыгать перестал.

   — Больше ничего не знаете?

   — Да где нам? — пожал плечами Гурий. — Мы люди маленькие, нужно у казначея поспрошать. — И, уходя, сказал доверительно Афанасию: — Ты приходи в подвал-то, твой приятель уже с утра там. Или тебя к другому золоту приставили? — и так хитренько повёл глазёнками, что поневоле подумалось о дурном.

   — Врёт он всё, этот Гурий! — не сдержался Афанасий, когда они вышли.

   — Может, и врёт, да пока не пойман. Подумай лучше, как того Филиппа сыскать.

Легко сказать!

Афанасий решил навестить Симона, хотелось убедиться своими глазами в том, что он цел и невредим. Ничего иного в голову не приходило, владыка верно сказал: скользкий этот Гурий, никак не ухватишься.

Симон тяжело шагал по подвалу и махал руками — согревался. Увидев Афанасия, бросился к нему:

   — Что с тобой приключилося?

Тот коротко рассказал и поинтересовался:

   — Ларец на месте?

   — На месте, только золото и камешки с него вынуты и на медяшки со склянками заменены. Думали обмануть, да у меня глаз к сему делу навычен, сразу заметил.

Афанасий всплеснул руками.

   — Я так и думал, что здесь какая-то каверза!

   — Че думать, известно какая: Гурий монастырское золото припрятал, а вместо него обманку положил, ещё и список присовокупил: считайте, мол, не ленитесь.

«Всё-таки не обмануло чутьё насчёт Гурия, — подумал Афанасий, — мажь, не мажь, а воровство, как ржа, где-нибудь да вылезет наружу. Ну, не может быть такого, чтобы его не одолеть». Попросив Симона быть особенно внимательным и осторожным, он собрался уходить.

   — Только смотри, не околей от холода, — пошутил на прощание.

   — Оно и правда, трудно, особливо при нашей еде, — согласился Симон, — я ведь с Филиппова заговенья ничего, окромя сухариков, не ем, и то не кажен день.

Тут перед Афанасием как бы просветлело, бросился из корпуса так быстро, как позволяла больная нога, оставив Симона в большом недоумении. Прибежав к Голохвастову, он попросил письмо Сапеги и, вглядевшись в него, радостно воскликнул:

   — Гурий нас обманывает, точно! Посмотри на эту строку: ждём только Филиппа.

   — Я уже столько глядел на неё, — сказал Голохвастов.

   — Тебе не кажется странным, что последние слова слишком удалены друг от друга?

   — Не кажется, между ними дыра писец не мог писать на пустоте, потому и растянул.

   — Нет, нет, на письме подпись гетмана, он уважает своё имя и не станет ставить его на дырявой бумаге. Она порвана позже, чтобы убрать одно короткое слово.

   — Какое же?

   — «До», нужно читать: Ждём только до Филиппа, то есть до Филиппова дня 14 ноября, с которого начинается Рождественский пост. Это значит письмо принесено более месяца тому назад, и Гурий хранил его, выжидая время.

   — Но ведь это только твои догадки.

Перейти на страницу:

Все книги серии Всемирная история в романах

Карл Брюллов
Карл Брюллов

Карл Павлович Брюллов (1799–1852) родился 12 декабря по старому стилю в Санкт-Петербурге, в семье академика, резчика по дереву и гравёра французского происхождения Павла Ивановича Брюлло. С десяти лет Карл занимался живописью в Академии художеств в Петербурге, был учеником известного мастера исторического полотна Андрея Ивановича Иванова. Блестящий студент, Брюллов получил золотую медаль по классу исторической живописи. К 1820 году относится его первая известная работа «Нарцисс», удостоенная в разные годы нескольких серебряных и золотых медалей Академии художеств. А свое главное творение — картину «Последний день Помпеи» — Карл писал более шести лет. Картина была заказана художнику известнейшим меценатом того времени Анатолием Николаевичем Демидовым и впоследствии подарена им императору Николаю Павловичу.Член Миланской и Пармской академий, Академии Святого Луки в Риме, профессор Петербургской и Флорентийской академий художеств, почетный вольный сообщник Парижской академии искусств, Карл Павлович Брюллов вошел в анналы отечественной и мировой культуры как яркий представитель исторической и портретной живописи.

Галина Константиновна Леонтьева , Юлия Игоревна Андреева

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Проза / Историческая проза / Прочее / Документальное
Шекспир
Шекспир

Имя гениального английского драматурга и поэта Уильяма Шекспира (1564–1616) известно всему миру, а влияние его творчества на развитие европейской культуры вообще и драматургии в частности — несомненно. И все же спустя почти четыре столетия личность Шекспира остается загадкой и для обывателей, и для историков.В новом романе молодой писательницы Виктории Балашовой сделана смелая попытка показать жизнь не великого драматурга, но обычного человека со всеми его страстями, слабостями, увлечениями и, конечно, любовью. Именно она вдохновляла Шекспира на создание его лучших творений. Ведь большую часть своих прекрасных сонетов он посвятил двум самым близким людям — графу Саутгемптону и его супруге Елизавете Верной. А бессмертная трагедия «Гамлет» была написана на смерть единственного сына Шекспира, Хемнета, умершего в детстве.

Виктория Викторовна Балашова

Биографии и Мемуары / Проза / Историческая проза / Документальное

Похожие книги