Несокрушимые

Далее стало распространяться мнение, что гетманское войско — единственно надёжная защита от посягательств Самозванца, всё ещё стоявшего у Москвы. Усилиями Жолкевского его действительно вынудили к бегству в Калугу, и затем уже с полного согласия недальновидных бояр в ночь на 21 сентября поляки вступили в Москву, заняв Кремль и все жизненно важные места русской столицы. Боярская глупость дошла до того, что началование над московскими стрельцами было вручено Гонсевскому, в среде русских не нашлось, видите ли, достойного воеводы! У достигнутого спокойства сохранялась только видимость, и Жолкевский, желая предотвратить неминуемые волнения, отправился к королю, чтобы попытаться ещё раз склонить его к утверждению заключённого им договора, а на тот случай, если русские прозреют относительно опрометчивого избрания чужеродного царя и захотят восстановить старого, взял с собой в качестве пленников Василия Шуйского и его братьев.

Русское посольство прибыло под Смоленск 7 октября и сразу же оказалось в самом жалком положении. Его разместили в чистом поле, стеснив в корме и свободе передвижения. 12 числа оно било челом королю и почтительно, но твёрдо попросило утвердить заключённый гетманом договор. Король отвечал уклончиво, пообещал отдать его на обсуждение сенаторам и на следующий день собрал совет. На нём мнения разделились. Одни считали возможным внять просьбе послов и отпустить Владислава на московское царство, но дать ему опытного наставника от королевства. Им возражали, что московиты, не любящие чужеземцев, могут тем оскорбиться, лучше уж сделать наоборот: потребовать царский титул для самого короля, определив ему в ближайшие помощники какого-либо важного россиянина. Все согласились: так было бы действительно лучше, но московиты наверняка заупрямятся, они ещё не созрели. Тогда сошлись на том, чтобы потянуть время, в просьбе относительно королевича не отказывать, но самого не посылать из-за малости лет и неспокойствия в земле, а когда московиты утомятся от безвластия, предложить им вверить свою судьбу самому доброму наставнику королевича — отцу. Требование о крещении Владислава в православную веру единодушно отвергли, дабы не отдать его во власть русских попов, с ними-де и у старика голова закружится, их следует вообще отставить от государственных дел. И уж особенную непримиримость выказали в вопросе о Смоленске: немедленно сдать город королю, и никаких.

Настроенные самым решительным образом сенаторы отправились на встречу с русскими послами. Немного тем понадобилось времени, чтобы понять: польская сторона не намерена выполнять условия договора от 17 августа, каждый пункт подвергался возражениям и сопровождался обвинениями в адрес русских. В качестве наипервейшего условия доброй воли сенаторы потребовали, чтобы послы поддержали их требование о присяге Смоленска королю и отписали о том в город. Послы недоумевали:

   — Как же так? В договоре говорилось иное.

   — Ну что за тугой народ? — возмущались сенаторы. — Вы называете королевича своим государем, а отца его бесчестите. Чего стоит поклониться его величеству Смоленском, ведь он хочет его не для себя, а для сына.

   — Того в договоре нет, — стояли на своём послы.

Споры продолжались без всякого продвижения и день ото дня делались ожесточённее.

   — Поймите вы, — кричали сенаторы, — что если бы король и согласился отступить от Смоленска, то все мы, всё рыцарство, на то не согласимся и скорее помрём, но свою вековечную отчину достанем.

   — Помирайте, — спокойно отвечали им, — ежели не стыдитесь отступать от своих же слов, — и стали зачитывать статьи заключённого договора.

Сенаторы вовсе озлились:

   — Сколько раз говорено, что нам до гетманской записи дела нет, пся крев!

Василий Голицын, которого ничем нельзя было вывести из себя, укоризненно покачал головой:

   — Не посольское это дело перекидываться корчемными словами. Приедет гетман, тогда и спросим, чего он наподписывал, ежели вам ни до чего нет дела.

Гетману, появившемуся под Смоленском 29 октября, была устроена пышная встреча. Выстроились войска, сам Ян Потоцкий, не посчитавший возможным пренебречь торжественным чествованием героя, приветствовал его от имени воинства. Обласканный королём и сенаторами, удостоенный великих наград, увенчанный пышными званиями, Жолкевский купался в славе и в её ярком ослепляющем свете тонуло то, что совсем ещё недавно казалось делом совести и требовало неуклонного выполнения. Он попытался было убедить короля в необходимости утвердить заключённый договор, указывая на его очевидные выгоды.

   — Владислав мал и неопытен, — твердил заученное король, — если русские решили избрать своим государем сына, почему они не желают почтить его отца?