– Да по-прежнему, нормально все, – сухо отрапортовала Галина Николаевна. Ну, не хвастаться же перед несчастной Милочкой успехами своих детей. Они-то, в отличие от Танюшки, всегда были настроены на то, что как-нибудь не годится. Все должно быть на высшем уровне, и только так. И вот, пожалуйста: Митя – в Америке, Марина – в Канаде. Маришка, правда, в отличие от старшего брата иностранка со стажем. Она сразу знала, чего хочет. Можно сказать, с младых ногтей к жучкам и паучкам приглядывалась: лапки в микроскоп рассматривала, крылышки изучала. И доизучалась: биофак МГУ, международный грант и место в канадской лаборатории. В Канаде, конечно, нашелся и канадец. И не какой-то там просто хороший человек с высшим образованием, вынужденный крутить баранку ради пропитания, а вполне себе бизнесмен с большим домом и не менее большим счетом. Маринку на руках носит, пылинки с нее сдувает. Это Галина Николаевна сразу заметила, как только с ним познакомилась.
– Очаровательный молодой человек, очаровательный, – все время повторяла она мужу, любуясь будущим зятем, хотя был канадец не так уж молод (на пятнадцать лет старше Маришки) и не очень уж очарователен: улыбался вежливо, а говорил-то ведь непонятно. Но на невесту смотрел с обожанием, и это подкупало.
– И родители у него вроде приличные, – оценил знакомство будущий тесть.
– Да, очень милые старички, – откликнулась Галина Николаевна, которой канадцы показались чрезвычайно любезными из-за своего желания оплатить свадьбу и подарить влюбленным медовый месяц на Маврикии.
– Ты права, староваты. Внуками заниматься не смогут. Придется нам подсобить, – принял тогда муж решение, которому не суждено было сбыться. Сам он поспешил умереть гораздо раньше канадских старичков и своей внезапной кончиной даже не смог оторвать Маришку от какой-то очень важной крысы, что должна была принести приплод в ближайшие несколько суток.
– Мам, ты же понимаешь, что папе я всегда успею отдать последний долг. Какая теперь разница, в морге или на кладбище? – расстроенно плакала Маришка в трубку. – А долг перед наукой я перенести не могу. Это ведь дело всей моей жизни.
Галина Николаевна решение дочери не осуждала. Дело всей жизни определенно должно быть гораздо важнее смерти. Оно и было важнее всего на свете. Времени для визита в Москву Марина не нашла до сих пор, как не нашла и времени, чтобы посвятить себя собственной беременности. Ее по-прежнему интересовал исключительно крысиный приплод. Она носилась с докладами о своих особях по всей Америке и Европе, а Галина Николаевна даже не решилась напроситься к ней в гости. Как-то не хотелось вместо дочери лицезреть зятя и его старичков, пусть и очаровательных людей, но все же чужих. Она, конечно, надеялась, что Маришка должна одуматься. Все-таки биологические часы тикают, и когда-нибудь она решится. А решившись, вспомнит о матери. Это сыночки пляшут под чужую дудку: то вручают дите на воспитание, то отнимают, а доченьки – они в этих вопросах все одно за мамкину юбку держатся.
– А Егорушка-то как? – спросила Милочка.
– Егорушка! – Морщинистые щеки Галины Николаевны зарумянились, к глазам подступили слезы радости. Вот уж, действительно, материнская гордость не знает предела. Она открыла тумбочку и вытащила небольшую обувную коробку, любовно ее погладила, потом осторожно приподняла крышку: – Смотри, недавно прислал.
Милочка вытянула шею, заглянула, протянула разочарованно:
– Камни? А на кой они тебе?
– Камни? – раздраженно передразнила Галина Николаевна. – Много ты понимаешь! Это же самое дорогое, что у него есть. Он же, можно сказать, от сердца свои находки отрывает, а матери посылает, чтобы она видела, какой талант у нее вырос.
– Лучше бы он сам приехал да дал на себя посмотреть, или хоть карточку прислал.
Галина Николаевна задохнулась от возмущения. Мгновенно превратилась в нахохлившуюся наседку, готовую разорвать тигра за нападение на свое потомство, но тут, на счастье Милочки, зазвонил телефон, и сердце Галины Николаевны забилось в радостном предвкушении: самый лучший день начинал себя оправдывать. Она схватила трубку, громко закричала:
– Алло!
Ожидания сбылись. С другого конца земного шара до нее донеслось:
– Грэни, хай!
– Митенька, малыш мой, здравствуй, детка, как ты? Как дела? Как учеба?
– Гуд. Вери гуд.
– Гуд… – дрожащие губы расплылись в улыбке.
– А в остальном как? Чем занимаешься?
– Теннис.
– Играешь в теннис? Это прекрасно. Замечательно. Ну, расскажи мне что-нибудь.
– Хэппи бездэй, грэни.
– Спасибо, милый, спасибо. Ты знаешь, я все вспоминаю, как мы с тобой во дворе гуляли. Ты тогда с горки падал, помнишь, а я тебя поймала. И ты тогда сказал, что самый лучший день – это не твой день рождения, а мой, потому что, если бы я не родилась, ты бы разбился. Трогательно, правда? А еще ты мне потом рябину нарисовал и сказал, что на каждый праздник рисовать будешь, и…
– Алло, мам?
– Митя, ты? А где же Митенька?
– Да он убежал давно во двор. Я смотрю: трубка лежит и твоим голосом бормочет. Ты что-то важное говорила?
– Нет-нет, сынок. Пустое все, ерунда. Как дела твои?