Несколько карт из цыганской колоды

– Я думаю о том, что видел в землях северян… А еще… знаешь, я даже в детстве не очень понимал, зачем Богу нужны жертвенные животные? Ведь он их может сотворить сам сколько угодно… Да и человеку не так уж сложно заколоть барашка и бросить его в жертвенное пламя… Так в чем же жертва, если одному это ничего не стоит, а другому попросту не нужно? Другое, дело, если один отдает самое дорогое, что у него есть, и это «дорогое» настолько редкое, что и сам Величайший не может его создать так уж запросто… В этом случае – подобное действие мне было бы понятно…

– А что же Всевышний не мог бы создать? Разве есть такое на земле?– спросил Ешуа заинтересованно.

– Ты всегда был умен, – ответил Егуда, – ты был всегда гораздо умнее меня. Подумай сам.

– А ты точно знаешь, что такое бывает?

– Да. Точно.– Егуда и, откинувшись на подушку, прислоненную к стене, стал поглаживать бороду.

– Что же это… не знаю… может… большой изумруд, величиной с Храм? Нет, это, пожалуй, не трудно для Него… – размышлял Ешуа.

– Ну, хорошо, а мог бы Всевышний создать изумруд, который не смог бы поднять Он сам?

– Не шути так…– Ешуа задумался, – хотя… я не знаю…

– Ну, хорошо, – Егуда опять склонился над столом, – зачем человек приходит на эту землю? Почему в начале все одинаково слабы, милы и забавны, а после дороги их расходятся, и один становится сильным, другой слабым, один добрым, другой злым?

– Ну, и это дело рук Всевышнего…– сказал Ешуа утвердительно.

– Значит Всевышний делает людей злыми, а после наказывает за зло? Так? – спросил Егуда.

– Нет, злыми они делаются сами…– уже менее уверенно ответил Ешуа.

– Вот! Сами! Ты сам это сказал! А кого больше на земле? Злых или добрых? Грешников или праведников?

– Конечно, праведников меньше,– ответил Ешуа с прежней уверенностью.

– Так не это ли сокровище в глазах Божьих? Если грешников на земле – как булыжников на дороге, а праведников меньше, чем больших изумрудов?

Ешуа задумался.

– Так ты к чему это говоришь? Уж не хочешь ли ты приносить в жертву праведников?

– Нет. Не совсем. Праведник сам должен сделать эту жертву. В этом все дело. Я видел это у северян. Чтобы улучшить «кровь народа», они как бы делают «кровопускание». Для этого избирается лучший из лучших, и если он согласен, он сам ложится на жертвенный камень и уходит к Богу. И отныне его называют не иначе как Дитя Солнца, или Спаситель. О нем помнят после многие поколения. Этот человек становится героем и о нем слагают легенды и песни. Понимаешь?

– А кто же его убивает? – спросил Ешуа немного ошарашено.

– Конечно же, жрец, местный первосвященник. Это, кстати, важно. Иначе жертва неотличима от убийства или же гибели на поле брани…

– Значит, ты думаешь, что если найти в Иудее праведника, и уговорить его лечь под меч, а затем уговорить Каифу сделать это… то тогда народ Иудейский будет свободен?

– Кто знает… – вздохнул Егуда, – Но я видел, как менялась судьба тех людей, ну, у которых я был, как отступала засуха, как они с малыми силами разбивали огромные полчища врагов. Это ли не знак Божий?

Ешуа повернулся и зажег светильник, и тотчас масляный дым тонкой черной струйкой устремился к потолку.

– Интересно, а вот ты бы смог лечь под меч?– спросил Ешуа.

– Нет. Мне нельзя. На мне грехи несмываемые.– снова вздохнул Егуда.

– Грехи?– удивился Ешуа.

– Да, грехи…– туманно ответил Егуда.

– Ты убил кого-то?

– И это тоже. Но не это главное. Я, знаешь ли, поклонялся другим богам. Богам северян. Понимаешь?– медленно ответил Егуда.

Ешуа медленно привстал, а затем резко сел и глаза его округлились от какого-то неописуемого ужаса:

– Да как же ты мог?..– только и смог спросить он.

– Как-как… А как бы я иначе узнал о жертве Дитя Солнца? Да и спасение жизни, как мы знаем, важнее соблюдения субботы, не так ли? Хотя, здесь, конечно, не нарушение субботы, а кое-что посильнее, но я все рано думаю, что был прав. Я уверен, что Бог привел меня в те земли, чтобы показать нечто важное. А затем я вернулся целый и невредимый обратно. А ведь я мог погибнуть уже раз двадцать, поверь! Не замешан ли здесь Промысел Божий?

– Так… Но… Как же ты теперь?– тихо спросил Ешуа.

– Да никак… Я сделал это из любви к своему народу, если за это полагаются вечные муки, то так тому и быть. Я знал, на что шел…

– И ты знаешь хоть одного достойного праведника?– спросил Ешуа с интересом.

– Да, знаю, – ответил Егуда почти равнодушно.

– И кто это?

– Да хоть бы и ты…

– Я?! – Ешуа был удивлен до крайности.

– А почему бы и нет? – спокойно ответил Егуда, – Насколько я помню, ты был всегда набожен, всегда соблюдал субботу и пост ссудного дня. Ты, хоть и обсуждал прелести чужих жен, но больше из похвальбы, нежели от похоти. Ты не лжесвидетельствовал, не убивал и не крал… Конечно, как и все люди, ты грешен, но твои грехи, в отличие от моих, можно очистить. И тогда ты бы стал настоящим праведником…

– Как очистить?– руки Ешуа затряслись.

Егуда снова облокотился о стену, и смотрел куда-то в потолок. Он скатывал пальцами из хлеба шарики и отправлял их в рот один за другим, временами запивая вином: