Несколько карт из цыганской колоды

Каплями страсти и мутных слез,

В сердце твое стучит –       дождь.

И. Винтерман.

Наутро дождь, казалось, даже усилился, но мы все равно решили идти. Мы нашли какие-то старые плащи в кладовке, набросили их и двинулись в путь. Дорога вела через лес, наполненный шорохами капель и шумом обретших силу ручьев. Мы перебирались через мокрые валуны, поваленные деревья и какие-то колючие кустарники. Лес был безразличен к нам, он был занят собой. Наверное, он плакал о чем-то или же пытался что-то понять. Временами тропа почти исчезала, но потом снова вдруг выныривала из-под очередного завала. Через два часа мы присели отдохнуть у небольшого ручья. Ты нагнулась и стала пить воду словно лань… Затем ты села на пень, и облокотившись о поваленное замшелое дерево, сказала, выдохнув:

– Пришли.

– Что?– удивился я.

– Пришли. Я узнала этот ручей. У него тот же вкус, что и тогда был во сне. Я пила во сне из него и чувствовала его вкус, я разве не рассказывала?

– Нет.

– Ну, неважно. Крепость тут, на горе. Рядом. Отдохнем немного еще.

Мы сидели, молча, и я смотрел на воду, прозрачную, словно драгоценный хрусталь. Дождь бил по ее поверхности, оставляя множество кругов, которые пересекались, сливались, отражались друг от друга, но вода нисколько от этого не мутилась.

Мы встали и пошли по склону вверх, цепляясь за ветви кустарников. Весь склон, казалось, был сплетен из корней, и потому идти было не трудно. Несколько раз мы перепрыгивали через довольно глубокие рвы с темной стоячей водой. Вернее, я перепрыгивал, а потом ловил тебя с другой стороны. Ты с визгом перелетала и падала в мои объятия. Кажется, мы один раз даже, оступившись, повалились в воду, но это нас страшно развеселило. Мы вскочили и потом еще долго смеялись. Помнишь?

– Да… Кажется…

– А что потом? Крепость – это было одно название. От нее остались лишь едва заметные очертания фундамента, и еще вокруг нее, оставались теряющие свою прежнюю форму, уже не особенно глубокие рвы, в которые когда-то давно падали со стен неприятельские солдаты. Да… Но мы тогда ничего так и не поняли, верно?

– Ни-че-го…

Мы ходили вдоль разрушенной крепостной стены, и ничто не отдавалось в нашем сердце. Мы блуждали будто бы слепые, и лишь однажды, в том месте, где должны были бы быть ворота, я почувствовал нечто вроде волнения. А может быть, мне это показалось? А что было потом?

– Ни-че-го …

– Перестань дурачиться.

– Ну правда – ничего. Мы стали возвращаться – солнце садилось уже. Да и не ели мы ничего целый день. Так… Утром перехватили хлеба с молоком, и все. Помню, что мы шли назад по тропе, я устала, и хвост волочился грязный и ободранный… ты его нести не хотел…

– Ну, перестань! При чем тут хвост?

– При том, что я его тогда придумала во сне, и он мне нравится. Пусть будет. Да, так вот, что я помню точно, так это то, что в избушке почему-то уже горел огонь, и было тепло и уютно. Постель была застелена зеленым шелком, от этого она казалась светящейся в наступающих сумерках… Или это опять был какой-то сон или наваждение? Ты не помнишь?

– Нет…

– Ну, не важно… Тем более что она и раньше была также застелена, но в этот вечер я вообще все по-другому воспринимала. Дождь лил уже вторые сутки, не переставая, но он был при этом теплый и нежный… В маленьком дворике стояла покосившаяся от времени огромная бочка. Она была до краев наполнена мягкой дождевой водой, и я с шумом прыгнула в нее, погрузившись с головой. Ты ушел и скоро вернулся с большим мохнатым полотенцем. Чтобы не запачкать ноги – да мне и не хотелось идти пешком – ты понес меня, закутанную в полотенце, как ребенка, в дом, на светящееся пятно зелено-желтых простыней. Ты ласково, улыбаясь, смотрел на меня, присев рядом на ковер. Мы пили вино и ели персики, они были пушистые и сочные; очень сладкие. Когда сок бежал и капал с твоей бороды, я смеялась, а когда я надкусила, и он брызнул у меня изо рта, твои глаза сверкнули, я заметила это, и озноб пробежал по телу. Потом я, кажется, уснула, а ты… Что ты делал?

– Я не помню точно… Наверное, сидел возле тебя, смотрел на огонь…

– Нет, я помню, я проснулась на какое-то мгновение и видела, как ты вышел во двор, и дождевые капли стекали по твоим плечам и спине, это щекотало и тревожило тебя, глаза, твои ласковые глаза, смотрели вдаль, что ты видел?

– Я не помню… Разве я выходил?

– Да. Наконец ты продрог и вернулся в дом. Ты стоял и смотрел на меня. Затем, видимо, что-то заныло у тебя внутри, заворчало и заворочалось, ты тихо, как будто боясь спугнуть видение, подошел и сел на край зеленого шелкового пятна у моих ног. Ты рассматривал меня так, будто видел впервые, и это было как-то странно. Знаешь, когда на тебя смотрят как бы впервые, ты невольно осознаешь свою наготу… Я видела – ты хотел меня, ты пересел ближе, ты трогал мои волосы, которые разметались по подушке, несколько раз ты проводил ладонью по моему лицу… Кто знает, быть может, тебе казалось, что от прикосновения я исчезну как сон. Ты вообще был очень странный.