Несколько карт из цыганской колоды

Он очнулся, когда на него вылили ведро холодной воды, открыл глаза и увидел, что его тело все сплошь сочится кровью, что левая рука не двигается, а один глаз почти ничего не видит. Кровь была повсюду и отовсюду сочилась ненависть: черная, мерзко пахнущая и колючая… То была ненависть, которую испытывали несчастные много раз до него.

На Ешуа накинули власяницу, и тогда он все же ощутил жгучую боль, поскольку колючая шерсть пронзала его сочащиеся голые раны. Он уже был здесь, в мире сотворенных вещей, примитивном и, сплошь состоящем даже не из ощущений, а из призраков, теней, каких-то идей, беспорядочно колеблющихся в складках сумеречного сознания. Одной из таких зловещих теней была боль, которая теперь пыталась затопить все его тело, как бы угрожая отделить это, сиюминутное сознание от мира чистого Знания.

Ешуа привели на балкон к Пилату. Тот взглянул, и тихо прорычал в сторону стражи:

– Я же приказывал не калечить!

Стражники опустили головы и сделали несколько шагов назад, почтенно сложив руки на груди. Пилат резко развернулся и вышел на балкон, где бесновалась толпа.

– Я разобрал дело этого… – он указал на Ешуа, – человека. И мне все равно как он себя называет, ибо я уважаю ваших богов, хоть и не верю в них. Однако, я подверг его наказанию за дерзость и полагаю, что оно было даже более сурово, нежели того требует закон Рима. Потому, я предлагаю решить его судьбу вам. Посмотрите на его раны, – Пилат сделал жест рукой и с Ешуа сорвали власяницу и стали поворачивать его, показывая толпе рваные раны на спине, боках и животе.

– Если вы сочтете его достойным смерти, то это будет уже ваше, а не мое решение.

Толпа бесновалась с еще большей силой и теперь через шум отчетливо слышались крики:

– Распни его! Распни! – кричала толпа.

– Ну что же, – сказал он. – Я – воин, а не палач. И это ваш закон позволяет казнить невиновных. Я же отмыл свою душу. Кровь его теперь переходит на ваши руки.

                              ***

Казнь прошла быстро. Из-за жары на лысую гору, где обычно происходили казни, почти никто не пришел. Палачи умело сделали свое дело и вскоре крест, с прибитым на него телом Ешуа был установлен. Он закрыл глаза и превозмогая нестерпимую боль, стал пытаться раствориться в чистом Знании. Это было так трудно, ибо тело терзала не только боль ран, но и нестерпимое раскаленное солнце, мухи и жажда. Но он стал понемногу разделять то, что затапливало разум. Жажда – это кровавые дворцы, а боль – это ярко фиолетовые молнии… И вот он вновь увидел все безобразие боли, теперь она была не лимонная, а какая-то багрово-фиолетовая, и края у нее были не обуглены, а более походили на бахрому из живых червей… Понемногу стало получаться очистить разум, мысли застыли, и фиолетовые молнии и кровавые дворцы уже смотрелись как бы издалека. Забрезжил свет, и появилось то самое чувство, похожее на любовь…

                              ***

Всех отпустили, и только Йоханан, отрубивший в запале стражнику ухо, остался за решеткой. Его каждый день водили на допрос, но он молчал. Вопросы были одни и те же:

– Кем тебе приходится осужденный Ешуа? Почему ты осмелился отбивать его у стражи? Откуда ты родом?

И все в таком же духе. Йоханан врал, и каждый раз разное. Ему было все равно, что будет с ним, он ненавидел Каифу, римлян, его интересовало только то, что стало с Ешуа и Егудой, но ответов на эти вопросы он не находил.

Его лишили еды и сна, вернее ему давали еду, но ровно столько, чтобы он постоянно ощущал голод. Однако все было без толку: узнать от него не удавалось ничего. И вот один раз, когда он, обезумев от лютой бессонницы, нес уже откровенную околесицу, ему дали поспать несколько часов. Йоханан проспав совсем немного, стал вдруг метаться по полу, рвать на себе одежду и кричать что-то совсем уже непонятное, постоянно упоминая какое-то дитя по имени Солнце… Об этом доложили Каифе и он приказал выбить из подследственного показания о том, кто такой этот Дитя Солнца и где он находится? Каифа попросту испугался, он подумал, что вдруг где-то какой-то самозванец собирает войско, с тем, чтобы пойти войной за Иудейский престол, пустой уже несколько лет по смерти Ирода. Де факто, сегодня он, Каифа, был и священником и царем. И, понятно, что наследникам Ирода, о которых ходили упорные слухи, он совсем не был бы рад.

Йоханана долго пытали огнем, сожгли на нем почти всю кожу, били палками по пяткам, от чего его на допросы уже приходилось приносить. И на сороковой день мучений, он уже обезумел окончательно. Он попеременно плакал и смеялся, он угрожал вечными муками Каифе и всем вокруг, он призывал войска ангелов, и предрекал смерть Ирушалаиму. Он кричал, что упадет на вечный город звезда Полынь, и что вода в реке Кедрон станет горькой… и затем снова огонь, побои, он забывался и сквозь отчаянную постоянную боль, он слышал один и тот же вопрос:

– Кто такой Дитя Солнца?