Нерушимые обеты

Она ему раз за разом понять дает – не заинтересована, а он не может смириться. Он ловит вспышки её искреннего, такого же как у него, отчаянья, любви и, как бы странно ни звучало, преданности. Но эти ощущения очень быстро ускользают. Как и его Полюшка из рук.

Возвращается к своему, мать его, мужу, а там…

О том, что «там», ему думать запрещено.

Запрещено, а он, сука, думает.

Сто лет не бывал в ночных клубах. В молодости тянуло движевать, хотелось максимально ярко чувствовать ту вседозволенность и отрыв, ради которых так усердно карабкался из грязи в князи. Теперь же на это не тянет.

Теперь клуб – это душно, громко и местами грязно. Но Гаврила заходит в нужный ему. Пробирается к бару, переговаривается с парнем за стойкой, потом же садится на удобном месте и следит, делая вид, что потихоньку пьет.

На самом же деле он очень даже сконцентрирован. Его интересует компания, которая заняла один из столов в глубине зала. Десять человек – парней и девушек. Все они одеты в дорогие шмотки, ухожены. Стол излучает успешность.

Когда-то за таким же сидела его Полюшка. Только в отличие от безликой массы, лучилась другим. Загадочной глубиной, на которую его утянуло.

Гаврила соврал бы, скажи, что влюбился не во внешность. В неё, конечно. Она что тогда была – сдохнуть красивая, что сейчас такая. Горячая. Отзывчивая.

Но кроме этого – у нее еще и взгляд такой был… Зацепился раз – и на всю жизнь. Не отдать. Не забыть. Не пережить.

Мечта, блять. Только ему мечтать запрещено. А одному из сидящих за этим столом – все карты в руки.

Полин муж – Никита Доронин – в этой компании.

Ни в чем себе не отказывает – пьет виски, время от времени тянется за наколотыми на шпажки закусками. Хорошо проводит время.

У Гаврилы скулы каменеют, хотя вроде бы ему же самое время радоваться, но он как-то не может.

На коленях у ублюдка сидит девка. Конечно же, не Поля. Поля не позволила бы. А эта так ластится, что бери и трахай.

И, сука, понятно же, что гондон трахнет.

Сначала эту, потом Полину, которая таблетки прикупила.

Овца покорная. Так бесит…

Но и больно за неё. За себя больше, но за неё – по злому.

За столом – веселье. Кто-то шутит, тосты говорит. Доронин пьет и девку тискает.

В её рот пихает язык, лапами шарит под юбкой.

Гаврилу натурально тошнит при мысли, что что-то подобное это животное может делать с его Полей. Как могла на это подписаться – неясно.

Проходит полчаса или больше, Гаврила не особо засекает, но Доронин сгоняет девку с колен. Говорит что-то, пока она губены дует, но быстро расцветает.

Спускается по ступенькам на танцпол, начинает крутить бедрами и башкой, явно исполняя «пожелания» Полиного долбоеба. Который сначала типа смотрит и одобряет её действия кивками, а потом наклоняется к такому же мажору, сидящему близко, говорит что-то на ухо, тянет руку и сжимает в кулаке неопределяемую мелочевку. Второй достал её из кармана по просьбе.

Никита благодарит, встает, идет…

Конечно, в сторону нужника. В Гавриле вскипает, когда гондон проходит мимо, понятия не имея, мимо кого.

Он не гордится тем, что трахнул в машине чужую жену. Для него всё это – унизительно и больно.

Поля – его жена. До Доронина, во время и после. Навсегда. После смерти тоже.

Но внимание к себе он не привлекает.

Спокойно сидит, пропустив. Делает несколько неалкогольных глотков, только потом встает и типа вообще не следом тоже идет.

Доронин долго торчит в одной из кабинок. Если бы Гаврила мог смеяться, пошутил бы про нехватку жидкой еды. Нехер канапе под виски со шлюхой на коленях уплетать. Домой пиздуй. К жене и супчику.

Но всё это – нихуя не смешно. И он тут не для того, чтобы унижать, как бы сильно ни хотелось.

Поймав момент, когда в уборной – никого, Гаврила выглядывает в темный коридор с пульсирующим светом, закрывает нужник на замок.

Катастрофы не случится. Чуть-чуть подождут.

А он тут пока наедине побеседует.

Первое понимание приходит к Гавриле и бьет злостью по вискам вместе со звуками. К сожалению, это не пердеж. Это затяжки кокса через нос. После них Доронин еще какое-то время остается в кабинке. Ждет эффекта, выдыхает, тихо ржет...

Гаврила помнит все эти ощущения. Помнит и ненавидит.

Выйдя, муж Полины ведет себя так, будто ему похер на мир, а миру на него. И это почти так. Только его «почти» делает вид, что моет руки под соседним смесителем.

В одну длинную раковину стекает вода с кожи Доронина и Гаврилы. Мешается и убегает в слив.

Никита стряхивает, тянется за бумажным полотенцем. Гаврила тоже – со своей стороны.

Движение Доронина можно перехватить, но Гаврила ждет, когда он подойдет к двери, дернет ручку, произнесет:

– Не понял…

Дернет еще раз. И еще…

Бухой и вдохнувший легкости.

Смотрит на двери, как баран на новые ворота, по-дебильному дергает и дергает.

Гаврила же, пытаясь хотя бы немного контролировать злость, подходит сзади. Бьет по плечу, следит, как Доронин, дернувшись, оборачивается.

Его зрачки – микроскопические точки. Белки увиты красной сеточкой. От него несет алкоголем, но блевать Гавриле хочется не поэтому.